Олдрен остановился перед Риорданом. Дрожь прошла по телу фейри, и его взгляд в последний раз метнулся к Аланне:

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, – ответила та, всматриваясь в лицо возлюбленного.

Женщина перестала плакать, словно ее тело предчувствовало, что ей оставалось всего несколько секунд, чтобы запечатлеть в памяти образ своего возлюбленного.

Олдрен прокашлялся, и Риордан, в последний раз с тоской взглянув на любимую, повернулся к нему. Осужденный открыл рот и запрокинул голову. Олдрен, не колеблясь, опрокинул содержимое флакона в глотку фейри. Риордан сглотнул и уставился в пол, чтобы Аланне не пришлось смотреть на то, что яд сделает с его лицом.

В тронном зале стало тихо. Казалось, никто не дышал. Никто не издавал ни звука. Оконные стекла, открывавшие вид на город, были такими толстыми, что ни один звук снаружи не мог проникнуть внутрь. Вокруг воцарилась полная тишина.

Кашель.

Риордан попытался сдержаться.

Не получилось.

Хриплый, отрывистый кашель вырвался из горла приговоренного, и вместе с ним пошла кровь. Сначала было только несколько красных капель, а потом крови становилось все больше и больше. Осужденный задыхался. Его тело начало дергаться, и Риордан снова упал лицом вперед, на мраморные плиты. Почему Киран не подумал о том, чтобы приказать снять с него кандалы?

Аланна снова начала плакать, видя, как Риордан корчится на полу. Лицо его покраснело, горло распухло, а зубы стали розовыми от крови. Из горла мужчины вырвался хрип. Глаза преступника были широко распахнуты, и Киран даже издали мог видеть, как в них постепенно лопались капилляры. Если бы тело позволило ему, Риордан наверняка закричал бы. Его боль и страдания были так ужасны, что Киран почти пожалел, что не приказал обезглавить преступника. Желудок принца сделал кульбит, и Кирану стоило немалых усилий сдержаться.

Смерть Риордана наступила всего за несколько секунд: яд оказался очень эффективным. Тем не менее Кирану показалось, что прошли не секунды и не минуты, а целые часы, пока дергающееся тело отравленного фейри не осталось наконец лежать неподвижно. Капли слюны и крови вытекали из его открытого рта.

Аланна завопила, взывая к Риордану. Ее душераздирающие рыдания и крики были так невыносимы, что Кирану показалось, что они будут преследовать его еще несколько дней после казни. Лицо женщины было обезображено душевными муками, она боролась с оковами на теле, которые мешали ей броситься на помощь любимому, хотя для этого было уже слишком поздно.

«Они сами во всем виноваты!» – мысленно воскликнул Киран, стремясь отогнать чувство вины, которое, словно бегущий огонь, распространилось внутри него. Его собственное сердце обливалось кровью из-за страданий фейри, ибо принц слишком хорошо знал, каково это – ощущать боль утраты.

– А как же она? – спросил Олдрен тихим голосом, указывая на Аланну. Женщина сидела, рыдая над трупом.

– Отпустите ее, – ответил Киран. Голос прозвучал сдавленно.

– Киран, – подняла на него глаза мать, но принц взглядом заставил ее замолчать. Ее губы от неудовольствия сжались в одну тонкую линию. Ей не понравилось то, что наследник трона оставил Аланну в живых. Но даже королева не могла спорить с Кираном, по крайней мере не в присутствии Олдрена и гвардейцев.

Киран молча наблюдал, как стражники вышли через потайную дверь с Аланной, а вслед за ней вытащили тело Риордана. Они выведут женщину из замка, а потом освободят от наручников.

– Я попрошу кого-нибудь позаботиться об этом, – сказал Олдрен, указывая на кровь и внутренности, которые растеклись по плитке и тонкими ручейками пробирались по швам.

Киран кивнул и, не говоря больше ни слова, поднялся со своего трона и вышел из зала. Спиной он чувствовал взгляд матери, который прожигал принца горячим неодобрением. Но Киран проигнорировал ее и ускорил шаги. Они понесли его к выходу, по коридорам, и наконец к его спальне. Принц толкнул дверь и, едва войдя, тотчас снова закрыл ее за собой. Обессиленный, Киран опустился на скамью и хотел глубоко вздохнуть, но не смог. В груди было тесно. Он не мог отдышаться. Его легкие напрягались, а ощущение тесноты в груди становилось все сильнее, пока не стало так больно, будто сердце пронзила стрела. Руки юноши задрожали, все тело горело, как тогда, когда он упал в крапивное поле.

С дрожащими коленями Киран поплелся в уборную и включил воду. Она набиралась в ванну, источая пар, пока принц дрожащими руками избавлялся от своей одежды. Без колебаний он влез в почти кипящую воду, принимая боль, которая, вероятно, составляла только малую часть того, что вынужден был испытать Риордан. Киран неподвижно сидел в воде, обхватив руками колени, словно пытался удержать себя и не разрушиться под давлением возложенных на него ожиданий и бременем собственных решений.

Как он сможет управлять целой страной?

– Дышащее море —

Пахло солью, рыбой и рвотой. Фрейя зажала нос и заставила себя дышать через рот. Ларкин перегнулся через ограждение палубы в нескольких футах от нее, и его стошнило прямо в воду, в морские волны, которые с ревом разбивались о нос корабля. Оказалось, Бессмертный Хранитель за свои добрых двести пятьдесят лет жизни ни разу не плавал на корабле и не подозревал о своей морской болезни, которая мучила его с тех пор, как они покинули гавань Асканы.

Фрейя надеялась, что во время морского путешествия сможет расспросить Ларкина о фейри и эльвах, но тот был не в состоянии рассказывать истории. Единственное преимущество его болезни заключалась в том, что отвратительная вонь рвоты удерживала экипаж Элроя от общения с ним – а значит, и с Фрейей. Она слишком хорошо замечала на себе жадные взгляды пиратов, которые проводили в открытом море, без женщин, большую часть своей жизни.

Фрейя поплелась по палубе к бочке с питьевой водой. Она зачерпнула жидкости в ковшик и пошла обратно, стараясь удерживать руки от дрожи, чтобы ничего не пролить. Плечи Ларкина были низко опущены, скрещенные руки покоились на релинге, а сам Хранитель неотрывно смотрел на собственные ноги, как будто таким образом мог не замечать колыхания моря.

– Ларкин?

Остекленевшие глаза посмотрели на нее. Лицо его покраснело, и не только от морской болезни. Жара усиливалась и все больше воздействовала на них, чем дальше они плыли на юг.

– Выпейте это!

– Спасибо, – угрюмо пробормотал Ларкин.

Она протянула ему ковшик. Мужчина попытался дотянуться до него, когда корабль наклонился вправо, чтобы обогнуть скалы. Ларкин тут же пошатнулся и снова ухватился за ограждение.

Сочувствующая улыбка появилась на губах Фрейи. Она подошла ближе к Ларкину, так близко, что ткань его одежды соприкоснулась с ней, и поднесла ковшик прямо ко рту Хранителя. Он колебался несколько мгновений, прежде чем наклонился вперед, и его губы сомкнулись вокруг деревянной посуды. Медленно, чтобы не раздражать желудок, он начал пить, и пил, пока ковш не опустел.