Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ярости Роуэн посмотрел на Ситру, отчего она рассмеялась.
– Это лучшее, на что ты способен?
Он нанес удар снизу – достаточно медленный, чтобы Ситра смогла его предвидеть, без необходимой для этого удара силы. Все, что ей требовалось – это занять более низкую позицию, и удар не произвел бы никакого эффекта. Вместо этого Ситра, наоборот, подняла вверх свой центр тяжести, и удар сбил ее с ног. Она упала на мат, но мгновенно вскочила, чтобы никто не заподозрил, что подставилась намеренно. Бросившись на противника, Ситра ухватила его за предплечье и зацепила правой ногой его левую, приложив усилие, но не чрезмерное, чтобы не повредить его колено. Роуэн обхватил ее, рванул и бросил на мат, но так, что она оказалась в доминирующей позиции, сверху, однако Ситра была готова к этому и оказалась внизу. Роуэн попытался освободить ее, но она цепко держала его руки, не позволяя сделать этого.
– В чем дело, Роуэн, – прошептала Ситра. – Ты что, не знаешь, что делать, когда лежишь на девушке?
Наконец он освободился, и Ситра встала. Вновь они кружились друг против друга в боевом танце, в то время как Сервантес кружил вокруг них, подобно спутнику, в противоположном направлении, так и не поняв, что же в действительности происходит между противниками.
Роуэн знал, что бой почти завершен. Он шел на выигрыш, но, победив, он потерпит поражение. И нужно быть сумасшедшим, чтобы думать, будто Ситра позволит ему по собственной воле прекратить схватку и признать свое поражение. Ои были слишком дороги друг другу – вот в чем состояла проблема. Ситра не примет кольцо жнеца, пока препятствием для того будут ее чувства к нему.
И Роуэн моментально понял, что нужно делать.
Оставалось всего десять секунд, и эти секунды достаточно было протанцевать. Роуэн явно побеждал. Десять секунд танца, и Сервантес просвистит в свой свисток.
Но тут Роуэн сделал то, о чем Ситра даже и думать не могла. С быстротой молнии он бросился вперед – не неловко, не изображая отсутствие навыка, но по-настоящему, как учили. В мгновение ока он захватил ее шею, с силой сжал – настолько сильно, чтобы дать возможность отвечающим за обезболивание наночастицам взяться за дело, – и, наклонившись к уху Ситры, прорычал:
– Вот ты и в ловушке. Получай то, что заслужила.
И, подбросив тело Ситры в воздух, крутнул голову в противоположную сторону. Шейные позвонки лопнули с ужасным треском, и полная темнота надвинулась на Ситру как оползень.
Роуэн уронил Ситру на мат, и общий вздох вырвался у сидевших в зале. Сервантес яростно свистел в свой свисток.
– Нарушение правил! Нарушение правил! – кричал он.
Роуэн так и предполагал.
– Дисквалификация!
Жнецы зашумели. Некоторые обрушили свой гнев на Сервантеса, другие исходили сарказмом по поводу Роуэна. Роуэн держался стоически, не позволяя эмоциям вырваться наружу. Он заставил себя посмотреть на тело Ситры. Ее голова была закинута назад, глаза открыты, но она ничего не видела. Мертва. Роуэн с такой силой прикусил язык, что почувствовал во рту соленый вкус собственной крови.
Двери распахнулись, и к мертвой девушке, лежащей на мате, бросились охранники.
Подошел Высокое Лезвие.
– Отправляйся к своему жнецу, – сказал Ксенократ, даже не пытаясь скрыть своего гнева. – Надеюсь, он примерно тебя накажет.
– Да, Ваше превосходительство.
Дисквалификация. Никто из них не понимал, что для Роуэна это – полная и безоговорочная победа.
Он проследил за охранниками, которые подхватили Ситру и понесли, безжизненную как кукла, вон из здания, на площадь, где уже ждал медицинский дрон, который должен был доставить ее в ближайший восстановительный центр.
С тобой все будет отлично, Ситра! Немного времени, и ты вернешься к жнецу Кюри. Но ты не забудешь то, что сегодня произошло. И, надеюсь, никогда меня не простишь.
Я боролась против чистки. Из всего, что я тогда делала, некоторыми поступками явно не стоит гордиться. Но я горжусь тем, что боролась против чистки.
Не помню, кто из жнецов начал идиотскую кампанию по уничтожению только тех, кто был рожден смертным, но эта идея быстро распространилась по всем региональным сообществам жнецов – настоящая инфекция в эпоху, когда все инфекции были побеждены. «Они были рождены, чтобы встретиться со смертью – пусть и умирают» – такова расхожая мудрость тех дней. Но это была не мудрость, а фанатизм, прикрывающийся личиной мудрости. Эгоизм, выдающий себя за просвещенность. И спорили с этим немногие, потому что рожденные в Эпоху Бессмертных считали людей прошлой эпохи слишком непохожими на себя – и в отношении того, как они думали, и в отношении того, как жили. «Пусть умирают вместе с породившей их эпохой!» – кричали пуристы из сообщества жнецов.
В конце концов чистку признали грубым нарушением второй заповеди, а всех жнецов, что принимали в ней участие, подвергли суровому дисциплинарному воздействию. Но было уже слишком поздно исправлять то, что было сделано. Мы потеряли наших предков. Мы потеряли живую, физическую связь с прошлым. Вокруг нас по-прежнему множество рожденных в Эпоху Смертных, но теперь они скрывают свой возраст и свои биографии, опасаясь вновь стать целью для любителей всевозможных чисток.
Да, я боролась против чистки. А «Гипероблако» – нет. Повинуясь собственному правилу не вмешиваться в поступки жнецов, оно ничего не сделало для того, чтобы остановить это безумие. Все, на что оно было способно, так это стать свидетелем. «Гипероблако» позволило нам совершить эту трагическую ошибку и по сей день сожалеть о ней.
Я часто думаю: а если сообщество жнецов окончательно утратит здравый смысл, решит подвергнуть «жатве» все человечество и, таким образом, устроит единое для всех глобальное самоубийство, откажется ли в таком случае «Гипероблако» от своей политики невмешательства? Остановит ли безумцев? Или просто продолжит бесстрастно взирать на то, как мы станем убивать друг друга, а потом все до одного уйдем в небытие, оставив после себя лишь облако наших знаний, достижений и так называемой мудрости?
Будет ли оно оплакивать нашу кончину? А если будет, то как – как дитя, скорбящее по поводу утраты родителей, или же как родитель, который не смог спасти своего ребенка от его же собственной неосмотрительности и глупости?
– Ситра Терранова, – произнес голос сильный и вместе с тем мягкий. Ситра Терранова! Ты меня слышишь?
Кто это? Здесь кто-то есть?
Любопытно, произнес голос. Весьма любопытно…
Быть мертвым – это куда как хуже колик. Без вопросов.
Когда Ситру объявили живой в полном соответствии с законом, она проснулась и увидела лицо медсестры восстановительного центра, которая проверяла ее жизненные функции. Лицо незнакомое, но профессионально приветливое. Ситра попыталась осмотреться, но не смогла – ее шея по-прежнему была в ортопедическом воротнике.
