Не успела Киммери мне ответить, как я громко выкрикнул:

– Бесстрастная прекрасность! – Я попытался сдержать тик, поднеся ко рту стакан с водой, но дело кончилось тем, что по поверхности воды лишь побежали круги от моего крика. – Пристрастная опасность!

– Ого! – воскликнула Киммери.

Я ничего не сказал, лишь принялся судорожно перебирать пальцами ткань грубого матраса, чтобы спрятать в этом движении свою туреттовскую сущность.

– Ты действительно говоришь всякую ерунду, когда сердишься, – заметила девушка.

– Я не… – Вывернув шею, я поставил стакан с водой на пол. На сей раз я подтолкнул Шелфа, который смотрел на меня янтарными глазами. – Я не сержусь.

– Тогда что же с тобой? – Она задала вопрос совершенно спокойным тоном, без намека на сарказм или страх, будто ее действительно интересовало, что со мной такое. Ее глаза больше не казались мне маленькими без больших черных очков. Напротив, они напоминали круглые и вопросительные кошачьи глаза.

– Ничего… – пробормотал я. – Ничего, что могло бы быть интересным с точки зрения дзен-буддизма. Просто я иногда кричу. И прикасаюсь к предметам. И еще пересчитываю их. И слишком много о них думаю.

– По-моему, я что-то об этом слышала, – заявила Киммери.

– Если это так, то ты составляешь счастливое для меня исключение из правил.

Девушка потянулась ко мне и погладила кота по головке, отчего вопросительное выражение ушло из его глаз. А потом Шелф и вовсе закрыл глаза и вытянул шею, чтобы прижаться к ее ладони. Я бы с радостью сделал то же самое.

– Разве ты не хочешь узнать настоящее имя Роси? – спросил я.

– А зачем оно мне? – пожала плечами Киммери.

– То есть как зачем?

– Ну, если только ты не хочешь огорошить меня и сообщить, что он, к примеру, знаменитость вроде Дж. Д. Сэлинджера, то что мне за дело, кто он. Я хочу сказать, что его, должно быть, зовут Боб, Эд или еще как-нибудь, да?

– Джерард Минна. – Я постарался произнести это имя столь же многозначительно, как если б назвал знаменитого писателя. Я хотел, чтобы она все поняла. – Он брат Фрэнка Минны.

– Ну хорошо, в таком случае кто такой этот Фрэнк Минна?

– Это тот самый парень, которого вчера убили. – Странно, теперь у меня появилось специальное имя для Фрэнка: парень, которого убили. А ведь прежде я не мог ответить на этот вопрос, а если и начинал отвечать на него, то никогда не заканчивал. Фрэнк Минна – тайный король нашей Корт-стрит. Фрэнк Мина – это движение и речь, слово и жест, детектив и дурак. Фрэнк Минна c'est moi .[16]

– Ох, какой кошмар!

– Да уж. – Как бы мне хотелось, чтобы Киммери поняла, какой же это в действительности кошмар – для меня.

– Я хочу сказать, что это одна из самых ужасных вещей, которые я когда-либо слышала. Честное слово.

Киммери придвинулась ближе. Чтобы погладить кота, не меня. Но мне было хорошо с нею рядом. Мы с Киммери были очень близки, несмотря на то, что она пока еще не знала этого. Может, эта прихожая только и ждала, когда я появлюсь здесь со своей историей, чтобы превратиться из жалкого закутка в настоящую комнату. Здесь о Минне будут скорбеть по-настоящему. Здесь моя боль облегчится, здесь я найду разгадку к тайне, связывающей Тони и Клиентов, я узнаю, почему Фрэнк и Ульман должны были умереть, где была Джулия, кто такой Бейли. Здесь рука Киммери скользнет с головы кота на мои чресла, и я никогда не буду больше страдать от тика.

– Он отправил своего брата на смерть, – сказал я. – Он решил убить его. Я слышал, как это было. Только до сих пор не знаю, за что.

– Ничего не понимаю, – пробормотала девушка. – Как ты мог все слышать?

– Отправляясь в «Дзендо», Фрэнк Минна спрятал в своей одежде «жучок». Я слышал его разговор с Джерардом. Кстати, ты тоже была в это время в здании. – Я вспомнил, как делал запись в блокноте и все сомневался, как назвать Киммери – девушкой или женщиной. Моя правая рука опять принялась теребить ткань матраса.

– Когда?

– Вчера, – ответил я. Надо же, а мне стало казаться, что это было давным-давно.

– Это невозможно, – решительно возразила Киммери. – Должно быть, это был кто-то другой.

– Почему?

– Потому что Роси дал зарок молчания, – прошептала девушка, словно это она, а не он нарушил зарок. – За последние пять дней он не произнес ни слова. Так что ты не мог слышать, как он говорит.

Я на мгновение онемел. Вот она, логика торговца печеньем «Ореос», затмевающая мою собственную. Или еще одна загадка дзен-буддизма: какой звук издает давший зарок молчания монах, когда приговаривает родного брата к смерти?

«Чем молчаливее монах, тем выразительнее жесты», – подумал я, вспоминая услышанный в наушники разговор.

– Не могу поверить в то, что вы подслушиваете чьи-то разговоры, – все еще шепотом произнесла она. Не исключено, что Киммери вообразила, будто в соседней комнате тоже установлен жучок. – Вы что же, следили за этим вашим Фрэнком?

– Нет, нет, нет! – вскричал я. – Фрэнк сам захотел, чтобы я слышал его разговор.

– Он хотел, чтобы его поймали? – продолжала расспросы Киммери.

– Он ничего не сделал, – сказал я, сделав ударение на слове «ничего». – Только попался под руку собственному брату, вашему молчаливому монаху.

Несмотря на то, что ее взор был полон скептицизма, Киммери продолжала поглаживать кота Шелфа, пристроившегося у меня на коленях. В это мгновение у меня было больше, чем обычно, причин сдерживать свои тики, свое желание подражать мурлыканью кота. Я подавлял в себе два разных вида тика, два возможных пути отступления. А потому заставил себя смотреть прямо в глаза Киммери.

– Думаю, ты что-то путаешь, – ласково произнесла она. – Роси очень хороший, благородный человек.

– Знаешь что, Джерард Минна был бруклинским панком! – заявил я. – А Джерард и Роси – это один и тот же человек.

– Хм! Не знаю даже, Лайонел. – Она все еще сомневалась в моих словах. – Роси как-то говорил мне, что никогда не бывал в Бруклине. Он из Вермонта, Канады или еще откуда-то, не помню точно.

– Из Мэна? – спросил я, вспомнив о брошюре, которую тайком сунул в карман своего пиджака. Центр-убежище для дзен-буддистов на побережье.

Девушка пожала плечами.

– Не знаю даже, – ответила она. – Но ты все равно должен поверить в то, что он не из Бруклина. Роси очень важный человек. – Она произнесла это таким тоном, словно одно исключало другое.

– Съешь меня, Бруклинский Роси!

Я расстроился, и тик тут же вынырнул из глубины мозга.