Магнусу не нравилось, что она стыдилась чего-то подобного. Шрамы были результатом жизни для смертных. Они были у каждого смертного. Некоторые были просто хуже других. Однако она больше не была смертной, и он мягко сказал: — Они исчезли, Элли.

Элли напряглась, ее глаза распахнулись, чтобы вглядеться в его лицо, а затем она повернула голову, словно пытаясь понять, правда ли то, что он сказал. Но, конечно же, она не могла увидеть свою спину, как ни пыталась. Поняв это, Магнус снова сел и подполз к изножью кровати, увлекая ее за собой. Движение вызвало трение между ними и послало потоки удовольствия через них обоих, пробуждая его вновь ослабевающую эрекцию. Магнус мог только подумать, что это хорошо, но стиснул зубы, решив, что она должна увидеть ее спину, и не желая останавливаться, пока он не сделает это.

Сделав паузу, как только он дошел до края кровати и сел, поставив ноги на пол, он обхватил ее одной рукой, чтобы удержать на месте, а затем встал, приказав: «Обними меня ногами».

Элли сделала, как было велено, и они оба застонали, когда он пошел. К счастью, комод был всего в нескольких шагах. Магнус не сомневался, что если бы ему пришлось нести ее вот так в ванную, они бы не выжили. Удовольствие переполнило бы их, и они бы потеряли сознание на ковре на полпути к двери в ванную.

Усадив ее спиной на комод, Магнус еще глубже вошел в нее, борясь с желанием отодвинуться и снова прижаться, и сказал сквозь стиснутые зубы: — Смотри.

Глава 15

Элли потребовалась минута, чтобы посмотреть. Не потому, что она не хотела видеть, а потому, что ее тело сейчас гудело от желания, и ей очень хотелось вцепиться в его задницу и побудить его закончить эту пытку. Боже мой, взлеты и падения, связанные с попытками удержать его внутри нее, не преодолевая точку невозврата, были похожи на катание на американских горках.

Вздохнув, она ненадолго прижалась лбом к его груди, сделала пару глубоких вдохов, а затем подняла голову и повернулась, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале.

Глаза Элли расширились при виде чистой, безупречной кожи, которую она увидела. Шрамы, которые она носила почти двадцать лет, исчезли. По крайней мере, ее внешние шрамы, подумала она и уставилась на себя, а затем ее взгляд скользнул к Магнусу. Он сделал это для нее. Его отношение к ней удалило следы, которые она скрывала все эти годы.

Резко повернувшись, она наклонилась и поцеловала его, слегка приподнявшись на его члене. Магнус застонал в ответ и поцеловал ее в ответ твердым и почти грубым ртом. Элли понравилось. Это возбудило ее, и она провела ногтями по его скальпу, прижалась ближе к его груди и сильно всосала его язык, пока двигала бедрами, побуждая его двигаться. К ее большому облегчению, Магнус жестко вошел в нее, сокращая образовавшееся пространство, и они задохнулись от удовольствия, которое доставило им соединение. Но затем Магнус разорвал их поцелуй и схватил ее за бедра, чтобы удержать.

— Господи, женщина, — пробормотал он, прислонившись к ее лбу, а затем слегка повернулся из стороны в сторону. «Мы не можем.»

Элли ничего не сказала, она просто прижалась к нему и попыталась отдышаться.

Через мгновение он откашлялся и спросил: «Что сказала тебе твоя мать, когда промывала твои раны?»

Элли вздохнула и заставила себя ослабить хватку. Через мгновение она смогла продолжить с того места, на котором остановилась. «Мама знала о врачах и обо всех чудесах, которые я видела у Бетани. Она выросла католичкой и жила этой жизнью до того, как встретила и влюбилась в моего отца. Она сказала, что когда я стану достаточно взрослой, я уйду и буду искать эту жизнь. Но пока командовал отец, и его вера в Бога была строгой и твердой, но красивой и чистой. Он заверил ее, что Джилли поправится, если они будут достаточно усердно молиться, и она поверила ему. Бог уж точно не забрал бы у нас такую драгоценную маленькую девочку».

Элли закрыла глаза. «Джилли умерла через два дня. К тому времени я была в лихорадке».

— Твои раны были заражены? — спросил Магнус, слегка отстраняясь.

Элли подняла голову и кивнула. «Моя спина.»

Теперь он успокаивающе провел одной рукой по ее спине, и она слабо улыбнулась, прежде чем продолжить.

Мать была вне себя от горя и истерики из-за моей инфекции и смерти Джилли. Она кричала, что отец солгал — Бог забрал ее ребенка, и Он собирался забрать и меня». Она поморщилась и снова прислонилась к нему головой. «Я действительно была очень больна. Я даже думала, что умру».

— И тогда она отвела тебя к доктору, — догадался Магнус, и слова звучали так, что она могла чувствовать грохот в его груди.

Элли покачала головой. — И тогда она и повесилась.

«Что?» Он отстранился, и она подняла голову, чтобы увидеть потрясение на его лице, когда он спросил: «Она бросила тебя умирать и покончила с собой?»

Элли кивнула. Обычно, когда она думала об этом, она становилась злой и эмоциональной. На этот раз, однако, она совсем ничего не чувствовала и просто сказала: «У меня была ужаснейшая лихорадка, когда она пришла ко мне, но я очень ясно это помню. Она сказала мне, что любит моего отца больше жизни, и даже в тот момент, когда один ребенок умер, а другой умирал, она не могла заставить себя предать его и обратиться за медицинской помощью. Но она также не могла жить с тем фактом, что ее бездействие убило мою сестру и, скорее всего, собиралось убить меня. Поэтому она собиралась покончить с собой. Если я умру, она и Джилли будут ждать, чтобы поприветствовать меня, когда Бог заберет меня домой».

— Я думал, она католичка, — с отвращением прорычал Магнус. «Самоубийство — смертный грех, согласно католической церкви».

Пожав плечами, Элли устало сказала: «В тот момент я думала, что она просто сошла с ума. Пока она рассказывала мне все это, она похлопывала меня по плечу и улыбалась, как будто то, что она говорила, было совершенно нормальным и должно быть хорошей новостью, потому что она и Джилли встретят меня, когда я умру. Потом она просто встала и вышла из моей комнаты. Я попыталась последовать за ней, но усилие причинило мне ужасную боль, и я потеряла сознание, даже не сумев встать с постели».