— Они показали тебе лицо. А он изуродовал ее тело до неузнаваемости.

Калеб не собирался описывать ей, в каком состоянии они обнаружили тело второй селки. Плохо уже то, что сегодня ночью ему наверняка будут сниться кошмары, порезы и ожоги, распухшие запястья и лодыжки, покрытые синяками пальцы, грудь и бедра.

Он сразу же узнал следы пыток, характерный почерк иракских «эскадронов смерти». За последние три года он видел слишком много тел, сброшенных в каналы и оставленных в глухих переулках, на обочинах дорог и на задворках рынков подобно ненужному хламу и мусору.

Сейчас все было намного хуже, потому что это происходило здесь, дома.

Потому что на месте той женщины могла оказаться Мэгги.

— Он сжег ее шкуру? — спросила Мэгги.

Калеб нахмурился, выныривая из своего собственного, личного кошмара.

— Что?

— Ее котиковая шкура. Ты нашел ее?

Сегодняшнее долгое, утомительное утро он провел, стоя за желтой лентой ограждения, глядя, как работают эксперты-криминалисты, инспекторы, ныряльщики. На этот раз ему не доверили вести журнал учета собранных улик и вещественных доказательств. Но он бы наверняка заметил суету и возбуждение, случись им обнаружить что-либо важное. Автомобиль. Одежду женщины. Сумочку.

Или даже что-либо совершенно необычное и неожиданное, например шкуру животного.

Он взглянул ей в глаза.

— Нет.

— Тогда он уничтожил ее, — прошептала Мэгги.

— Не было обнаружено никаких следов костра, — возразил Калеб. А ведь его хорошо искали, надеясь обнаружить связь с первым преступлением. — Может, он забрал ее с собой и спрятал где-нибудь.

— Нет. — Глаза Мэгги расширились. — Но это могла сделать Гвинет. Она была… помешана на самосохранении. Она наверняка должна была обезопасить себя. Лучше, чем это получилось у меня, — с легкой горечью добавила она.

С болью в душе Калеб вспомнил, как отчаянно сопротивлялась Мэгги, пытаясь добраться до костра в ночь нападения.

Мне нужно то, что он отнял у меня…

Не могла ли она ошибаться в отношении Гвинет? Или же строила предположения, надеясь… на что, собственно, она надеялась?

— Недавно ты говорила, что селки без своей шкуры не могут принимать иное обличье.

— Не только это. Море — наша жизнь. Без него мы умираем.

— Все умирают, — грубовато заметил Калеб.

Глаза Мэгги затуманились и померкли от осознания потери.

— Но не навсегда. У людей есть душа. А селки возвращаются в море.

Он был простым полицейским, потому не знал, как нужно реагировать на ее разговоры о душе. Зато он прекрасно понимал, что значит чувство вины. И мотивация.

Улики. Вещественные доказательства.

— Твоя подруга селки ничего не спрятала. Во всяком случае, на берегу. Эксперты тщательно обследовали прибрежные скалы и рощи. Если бы шкура была где-нибудь здесь, они бы непременно нашли ее.

— Остров, — вырвалось вдруг у Мэгги.

— Какой остров?

— Дилан упомянул остров, на котором он держит кое-какие вещи. Если Гвинет последовала за ним туда, она могла поступить аналогичным образом.

Но Калеб не мог думать о своем брате. Пока не мог.

— В Мэне тысячи островов. Мы не можем обыскивать каждую необитаемую скалу в океане, надеясь, что нам повезет.

— Это какой-то остров в трех милях отсюда, находящийся в частной собственности. Думаю, ты можешь найти его, — с уверенностью заявила Мэгги. В глазах ее светилась решимость. — Я могу найти его.

— Я не позволю тебе играть роль Приманки.

Губы ее изогнулись в слабой улыбке.

— В таком случае, похоже, нам придется действовать сообща.

Он не мог отказать ей. Не мог. Особенно когда она была права.

— Ладно, — устало махнул рукой Калеб. — Завтра я достану лодку.

— А почему не сегодня вечером?

— Через пару часов станет слишком темно, чтобы отправляться в плавание, а тем более начинать поиски. Кроме того, — он заставил себя посмотреть ей в глаза, — я не могу покинуть остров без разрешения Рейнолдса.

— Но… ты же шеф полиции!

— Я также представляю интерес для проводимого расследования, — ровным голосом ответил он. В свете случившегося он не мог позволить себе быть сентиментальным. Не мог позволить себе выказать недовольство. Или хотя бы проявить гордость. — Я добровольно предложил им пройти испытание на детекторе лжи. Я готов предоставить им доступ к своей финансовой отчетности, к врачебной карточке со всеми записями после войны о состоянии моего здоровья. Я дал им номер телефона моей бывшей жены. Но понадобится некоторое время, чтобы снять меня с крючка.

И еще больше, чтобы восстановить его доброе имя.

— Тогда мы должны использовать то время, что у нас есть, — сказала Маргред.

Он кивнул.

— Я закончу с полиграфом[19]до обеда. В котором часу ты освободишься?

— В два часа. Но я имела в виду не наше рабочее расписание. — Она взяла его руку и положила себе на грудь. От удивления он замер, боясь пошевелиться. — Отвези меня домой сегодня вечером.

Во рту у Калеба пересохло. Мозг отказывался воспринимать происходящее, поскольку вся кровь устремилась вниз живота.

Ему пришлось очень постараться, чтобы голос его прозвучал как обычно, чтобы ничем не выдать своего волнения.

— Это самое лучшее предложение, которое я услышал за весь сегодняшний день. Но я не могу.

«Так пошевели рукой, тупица!»

Но и этого он сделать не мог. Ее грудь была такой мягкой, сосок напрягся у него в ладони, и, почувствовав, как рука сжимает эту округлую мягкость, он вновь ощутил невероятное возбуждение.

— Почему нет? — спросила она.

Он постарался разумом вернуться к происходящему, но оставил руку там, где она находилась. Действительно, почему нет?

— Э-э… — промямлил он. — Сейчас самый разгар сезона. Все комнаты на острове зарезервированы и сданы внаем. Поэтому у нас полдюжины детективов спят по очереди на койках в камере предварительного заключения, а сержант ночует у меня. И я не собираюсь вести тебя мимо него на цыпочках, чтобы попасть в спальню.

Губы Маргред сложились в лукавую улыбку.

— Тогда мы прокрадемся на цыпочках мимо твоей сестры.

Она говорила совершенно серьезно. Она хотела его. Сегодня вечером. Сейчас.

Он попытался рассмеяться. Вдохнуть воздуха.

— Ты намерена контрабандой доставить меня в свою комнату? Ее теплые, мягкие губы скользнули по его щеке.