Дэниел с грустной улыбкой ответил:

— Плачу добром за добро. Сейчас трудно себе представить, но Эмили была очень добра ко мне в детстве. Отец проводил время со мной, но мама… Мама была ко мне равнодушна. Она всегда была занята Питером. А Эмили уделяла мне внимание, разговаривала со мной, проявляла интерес к моим делам и переживаниям. Когда-то мы были очень близки. И это много значило для меня тогда, Лаура. Такое не забывается.

Лаура не сразу ответила. Несколько минут она молча смотрела в его суровое лицо.

— Но сейчас ситуация осложнилась? Напряжение между вами достигло предела. Ты должен положить этому конец.

— Разумеется, — кивнул он. — Я так и сделаю.

— Она ответит ударом на удар. Ты это знаешь.

Дэниел снова кивнул.

— Я знаю, что она попытается ответить. Но сейчас я все равно ничего не могу предпринять. В данный момент есть вещи, которые беспокоят меня гораздо больше.

— То, что… собирался сделать Питер перед тем, как его убили?

— Ты догадалась?

— Сложила два и два и получила четыре. Ведь он что-то планировал? Пытался раздобыть денег, чтобы вложить их куда-то? Может быть, его из-за этого и убили? Может, он пытался получить деньги не в том месте и не у тех людей?

— Я не знаю.

Они снова зашагали к выходу из лабиринта.

— Ты не хочешь говорить об этом?

Лаура почувствовала, как его пальцы сжали ее руку.

— Не сейчас. Ты обещала, что подождешь, Лаура.

— Мне нужно сходить к психиатру, — пробормотала она.

Они подошли к выходу. Ступив на тропинку, ведущую к дому, Дэниел спросил:

— Почему? Потому что ты обещала дать мне время?

— Я бы сама хотела все понять, — со вздохом ответила Лаура. — Что тебе нужно от меня, Дэниел?

Он остановился и внимательно посмотрел ей в лицо.

— Ты не понимаешь?

Лаура без труда поняла, что означает огонь, снова вспыхнувший в его глазах. Сглотнув подкативший к горлу комок, она пробормотала:

— Я имела в виду… кроме этого.

Дэниел улыбнулся.

— Я хочу знать все о Лауре Сазерленд.

— Правда? — удивилась девушка.

— Да. Хочу знать, где ты родилась и выросла. Хочу узнать все о твоей семье, о друзьях и близких. Что ты любишь и что не любишь. С какой стороны постели ты предпочитаешь спать, В общем, все-все…

— Но это долгий рассказ.

— У нас есть время. До ужина еще несколько часов. Я думаю, что нам здесь никто не помешает. Давай погуляем, и ты расскажешь мне о себе.

Лаура покачала головой:

— Но если мы проведем в саду вместе столько времени, то…

— То все подумают, что мы любовники. — Дэниел погладил ее по волосам. — Кто-то уже знает, что тебя не было в твоей комнате этой ночью. Может, Эмили. Но сомневаюсь, что кого-то еще заинтересует эта новость. Лаура, я не стыжусь быть твоим любовником, и мне наплевать, что кто-то может об этом узнать.

— Я не сказала, что я стыжусь. Но мы знаем друг друга всего неделю…

— И можем оскорбить чьи-нибудь деликатные чувства? Если это не беспокоит нас, почему мы должны беспокоиться о том, что подумают другие? Лаура, если ты действительно не хочешь, чтобы все узнали, что мы с тобой стали близки, я могу сейчас уйти в дом и оставить тебя здесь. Нас никто не видел. Лабиринт можно увидеть только из моего окна. И мы по-прежнему будем притворяться, что едва знакомы и равнодушны друг к другу. Будем скрывать наши отношения, сколько сможем, если ты этого хочешь. Возможно, тебе удастся незаметно проскользнуть в мою комнату, когда все будут спать. Или я приду к тебе на несколько часов. А на следующий день мы снова будем притворяться. Ты действительно этого хочешь?

Лаура сдалась:

— Нет. Я не хочу этого. Но Эмили…

— Сомневаюсь, что Эмили что-нибудь скажет. Но если даже скажет, я смогу с ней справиться.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал.

— А теперь пойдем, ты расскажешь мне все о Лауре Сазерленд.

Позже Лаура подумала, что именно этот поцелуй все и решил, смел последние преграды и рассеял ее сомнения.

В саду было тихо и спокойно. Им никто не встретился. Иногда они присаживались отдохнуть на резных деревянных скамейках.

Дэниел задавал вопросы, а Лаура отвечала. Она рассказала ему о себе больше, чем кому-либо в жизни. Он тоже отвечал на некоторые ее вопросы, при этом был с ней более откровенен, чем она ожидала.

Лаура понимала, что ведет себя как любящая женщина, но ничего не могла с собой поделать. Дэниел заставил ее забыть обо всем на свете. Обо всем, кроме него.

Только когда они вернулись в дом, чтобы переодеться, Лаура вспомнила: Дэниел сказал, что план лабиринта нарисовал в баре какой-то случайный знакомый… Но задавать вопросы было уже поздно.

Когда Лаура вошла в парадную гостиную, она не знала, что ее ждет. Поскольку они с Дэниелом никого не встретили ни в саду, ни в доме, она не знала, видел ли их кто-нибудь вместе. Поэтому можно было ожидать чего угодно. Кроме того, она понятия не имела, как будет вести себя Дэниел.

Одно дело возражать против тайной связи, другое — выставлять свои чувства на всеобщее обозрение. А если учесть его замкнутость и умение держать себя в руках?.. По крайнее мере, такое представление о нем было у Лауры до сегодняшней прогулки, когда они, бродя по саду, целовались почти под каждым деревом, так что у нее стали подгибаться колени.

Колени и сейчас подгибались. Наверное, ее состояние заметит каждый, кто посмотрит на нее повнимательнее.

— Ты похожа на женщину, которой необходимо выпить, — сказал Лауре Алекс, когда она вошла в гостиную. — Что тебе налить, Лаура?

— Я не пью, — сказала она. — Обычно. Пожалуй, шерри.

Алекс улыбнулся и протянул ей бокал с шерри. Кроме Лауры, в гостиной были только он и Джози. Когда Лаура взяла бокал и заняла свое место у окна, за диваном, Джози понимающе улыбнулась ей и сказала:

— Не обращай на него внимания. Ты прекрасно выглядишь. Восхитительно, если быть точной.

Лаура посмотрела на длинное платье Джози с серебряными блестками. Затем на свое элегантное черное платье. И не удержалась от смеха: они поменялись цветами.

— Спасибо, ты тоже.

— Преображение просто поразительное, — заметил Алекс. — Согласна?

— Вполне естественное, — ответила Лаура.

— Аминь, — улыбнулась Джози.

— Но все-таки поначалу немного непривычно? — спросила Лаура.

Джози вздохнула:

— Непривычно — мягко сказано. Так беспокойно, будто ты — уже не ты, а кто-то другой.