— Время не может излечить все раны. Ты никогда не задумывалась над тем, что я, возможно, неизлечим?

— Задумывалась. Но отбросила эту мысль.

Он сосредоточенно посмотрел на нее:

— Мне нужно многое решить.

— Тогда я предлагаю тебе начать в Броддингтоне. Мы будем там через час.

— Через час, — глухо повторил он.

— Трентон, — сказала Ариана, — призраки прошлого ждали шесть лет. Они смогут подождать и дольше… до тех пор, пока ты не будешь готов сразиться с ними.

— Тебе не кажется, что уже настало время, я подготовил себя? — спросил Трентон, и лицо его застыло. — Надеюсь, ты понимаешь, на что ты обрекаешь себя, Ариана.

Она коснулась его щеки:

— Боль — твоя, риск пусть достанется мне.

Прислонившись к закрытой двери, Трентон осматривал пустую гостиную. Эта была та же комната, которую они с отцом спроектировали много лет назад, тот же приют, где они работали, делали наброски, беседовали. Здесь больше, чем где-либо еще в Броддингтоне, Трентон мог погрузиться в воспоминания, встретить прошлое во всеоружии.

Он достаточно долго откладывал — прошла уже целая неделя с тех пор, как они покинули Спрейстоун. И ни разу Ариана не поторопила его, требуя ответов, она фактически оставила его один на один с его мыслями, а сама проводила дни в саду, что-то лихорадочно записывая, возможно, свои новые открытия в области природы.

Но Трентон уже подготовил себя. Несмотря на душевную боль, он впервые за последние годы ощутил слабый проблеск надежды на то, что жизнь, возможно, сулит ему не только прозябание.

Но лишь после того, как он решит многие вопросы из своего прошлого.

Он подошел к столу и провел руками по его полированной поверхности.

В течение шести лет он бежал от этой комнаты, словно от адского огня. У него не было причин пробуждать в себе снова боль, вызванную смертью отца. Тот Трентон умер и исчез с лица земли, оставив на своем месте пустую оболочку. Но женитьба на Ариане показала ему, что осколки прежнего Трентона все еще существовали, хотя их осталось немного и они были непрочными. Он должен ради себя и ее тоже попытаться собрать их и соединить воедино.

В первый раз после смерти Ричарда он позволил себе вспомнить, как эта комната выглядела прежде — стены увешаны картинами, наброски громоздятся высокими кипами как дань своему создателю. Трентон отчетливо представил себе сидящего среди всего этого хаоса отца. Он словно совершенно отрешился от внешнего мира и, сосредоточенно нахмурив брови, обдумывал какой-нибудь особенно сложный рисунок.

Удивительно, но это живое воспоминание не вызвало боли — только теплое чувство о прошлом. Очевидно, сам того не замечая, он с годами смирился со смертью отца.

Но не с причиной, ее вызвавшей. И не смирился с тем, что мог — должен был — предотвратить ее.

Ричард Кингсли наделил своих сыновей твердыми принципами, любовью и богатством. Взамен он просил их только об одном — уважении к тому, чем гордился больше всего на свете — к имени Кингсли. Ванесса лишила его этого, а Трентон не смог остановить ее.

Привычное чувство гнева шевельнулось в груди Трентона. Его взгляд непроизвольно скользнул по столу, и, не давая себе времени передумать, он рывком выдвинул нижний ящик.

Дневник лежал на прежнем месте, там, где Ариана нашла его несколько недель назад.

Ему никогда не забыть выражение глаз жены в ту минуту — боль, смятение.

Разве можно ее винить?

Опустившись в кресло, Трентон открыл дневник.

Аккуратный почерк, легкий аромат роз — знакомое чувство тотчас же вернулось.

Шесть лет испарились, словно их не было.

Трентон со злостью сжал тетрадь, привычные образы закружились перед ним, нанося тяжелые, оглушительные удары по голове.

Ванесса.

Он впервые увидел ее в марте 1867 года в начале лондонского сезона. Она вальсировала в Девоншир-хаусе, легко порхая от одного партнера к другому, ее зеленое бархатное платье кружилось вокруг атласных туфелек, щеки возбужденно раскраснелись. Весь вечер он не мог отвести от нее глаз, и ему стоило немалого труда пригласить ее на танец. Но после того, как их знакомство состоялось, взгляд ее изумрудных глаз, устремленный на него, таял на нем, сулил ему все… все, что угодно.

Далеко не новичок в романтических связях, Трентон без ошибки прочитал в ее взгляде приглашение. Предвкушение забурлило в крови, пробуждая в нем первобытное мужское желание физически обладать столь прекрасной девушкой. Давно уже он никого не хотел так страстно, как Ванессу, несмотря на то, что она была сестрой Бакстера Колдуэлла.

По слухам, праздный и эгоистичный Бакстер любил только одного человека на свете кроме самого себя — свою блистательную сестру Ванессу.

Только впоследствии он понял, почему в тот мартовский вечер, кружась по паркету, он так упивался ее вызывающей красотой и откровенно чувственным взглядом.

Боже, каким же зачарованным дураком он тогда был. Он и вправду поверил, что ее застенчивые и одновременно многозначительные взгляды вызваны страстью и предназначались только ему, а ее выражение чувств было искренним.

Он воспринимал ее такой, какой она казалась внешне. Ричард Кингсли, напротив, видел Ванессу насквозь и предостерегал сына насчет ее весьма сомнительных представлений об этике. Упрямый и самоуверенный, Трентон отказался слушать.

Как ужасно он ошибался.

Одному только Богу известно, к скольким мужчинам была обращена эта ослепительная улыбка и скольким она готова была отдаться в обмен на титул и богатство.

Трентон обладал и тем и другим.

Если бы он был старше и опытнее, то некоторые моменты его определенно насторожили бы: красивая, кокетливая женщина, брат-расточитель с сомнительной репутацией, приходящие в упадок финансовые дела семьи. Он прекрасно подходил им — молодой, богатый, законный наследник герцогского титула.

О, она играла им, как последним дураком. Но он все понял вовремя, чтобы заставить ее испытать такую же боль и унижение, какие принесла ему она.

Да, он расстроил хладнокровные попытки Ванессы манипулировать им.

Но победа осталась за ней.

По иронии судьбы она своей смертью нанесла ему больший ущерб, чем могла это сделать при жизни.

Ты любил мою сестру?

Вопрос Арианы, вклинившийся в его воспоминания, вызвал только горькую улыбку. Он испытывал целую гамму чувств по отношению к Ванессе — влечение, вожделение, антипатию, отвращение, ненависть. Но любовь? Никогда.

Перечитав последние страницы ее дневника, он захлопнул его.

Кто из них заблуждался?

Он потер виски, пытаясь восстановить в памяти какую-либо мельчайшую деталь или намек, способные дать пищу ее беспочвенным иллюзиям, но не смог припомнить ничего подобного. Напротив, к середине сезона от ее очарования не осталось и следа, и все произошло по вине самой Ванессы.