В конце концов я решил, что южная сторона хуже северной. Там здания стояли более плотно и были выше. Я выбрал одно случайным образом, на расстоянии примерно в тысячу пятьсот ярдов, почти миля, – крошечный ноготь большого пальца, высокий узкий и красивый дом из красного кирпича с круто скошенной крышей. Он выглядел так, будто в нем имелось много мансардных помещений или даже настоящий чердак. Ну, а снятая черепица вполне может сыграть роль открытого окна. Я представил Джона Котта, распростертого на спальном мешке, который он положил на деревянную доску поперек балок под потолком последнего этажа. Впереди виднеется прямоугольник света – в том месте, где черепица сдвинута в сторону, незаметно снаружи, слишком высоко, одна из множества таких же.

«Прошлой зимой у нас были бури», – сказал нараспев Беннетт.

Я представил глаз Котта, терпеливый и немигающий у прицела, дюймовую щель между черепицами, дающую ему сектор обстрела двора в двадцать ярдов. Я представил его палец на спусковом крючке, расслабленный, но готовый в любое мгновение надавить на него, затем перемещающийся снова, словно щелкнул крошечный механический рубильник, тихий звук точного механизма, который приведет к мощному химическому взрыву, отдаче и отправившейся в долгое, долгое путешествие пуле. Более трех секунд в воздухе, одна тысяча, две тысячи, три тысячи, шириной в полдюйма, как большой палец человека, летящей, точно снаряд, прямо и не отклоняясь от курса, подвластной лишь непреложным законам тяготения, температуры, влажности, ветра и кривизне Земли. Я смотрел на далекий дом, отсчитывая в сознании три долгих секунды, и пытался представить движение пули. Казалось, еще немного, и я сумею ее увидеть. Она летит прямо на меня, будто крошечная точка, растущая в воздухе.

Вспышка, одна тысяча, две тысячи, три тысячи, игра закончена.

Именно в этот момент я понял.

Более трех полных секунд в воздухе.

В вестибюль я вернулся гораздо быстрее, чем вышел из него. Беннетт наблюдал за мной.

– Пуленепробиваемое стекло в Париже было новым? – спросил я.

– Да, улучшенным, – ответил Беннетт.

– Вам что-нибудь о нем известно?

– Нет. – Он покачал головой. – Только что это пуленепробиваемое стекло.

– Мне нужно знать о нем все. Кто его сконструировал, кто проводил исследования, кто финансировал создание, кто производил, кто тестировал и кто получил.

– Мы уже об этом подумали.

– О чем вы подумали?

– Взять щиты взаймы, привезти их сюда из Парижа и поставить с двух сторон. Они не слишком широкие, но если учесть, как расположены улицы, каждое уменьшит угол обстрела примерно на десять процентов. Однако мы отказались от этой мысли. Политики – люди гражданские. Они непременно столпятся, прячась за щитами. Возможно, подсознательно, но это будет выглядеть не лучшим образом. К тому же они не смогут стоять за ними все время. И тогда у плохих парней останется восемьдесят процентов для прицельного выстрела. Мы решили, что оно того не стоит.

– Нет, я подумал о другом. Мне нужна информация. Так, чтобы об этом знало как можно меньше людей, и без лишнего шума. Только мы с вами. Как частное предприятие, вне общих схем. Как хобби. Но очень быстро.

– Насколько быстро?

– Так быстро, как вы только можете.

– Но какое отношение имеет к происходящему пуленепробиваемое стекло? Мы не намерены его использовать. Я вам уже говорил.

– Может быть, я сам хочу его использовать. Может быть, я хочу узнать, может ли обычный человек его купить.

– Вы серьезно?

– Это боковая линия расследования, мистер Беннетт. Один незначительный вопрос, не имеющий отношения к остальному. Но быстро, ладно? И без шума. Ничто не должно остаться на бумаге. Ничто не передается по цепочке. Вы меня понимаете? Нечто вроде хобби.

Он кивнул и посмотрел в сторону коридора, который предположительно вел к другим коридорам, лестницам и комнатам.

– Вы хотите посмотреть что-нибудь еще?

– Нет, мы закончили, – ответил я. – Мы уходим и больше сюда не вернемся. Как семья Дарби, когда построили автостраду. Для нас больше не будет Уоллес-Корт.

– Почему?

– Потому что так далеко дело не зайдет.

– Вы уверены?

– На сто процентов.

Он промолчал.

– Вы сказали, что это будет оптимальным исходом и мы должны помогать друг другу. Вы сказали, что именно так это должно работать.

– Разумеется, – заверил меня Беннетт.

– Тогда расслабьтесь. Доверьтесь мне. Улыбнитесь. Так далеко дело не зайдет.

Он не улыбнулся.

* * *

Мы добрались до отеля, с трудом пробираясь по забитым машинами улицам; наступил час пик, время после восхода или самый напряженный период только что миновал, но движение все еще оставалось очень плотным. Огромный город продолжал втягивать в себя машины, но медленно. Мы вернулись на Парк-лейн через два часа, из которых сорок пять минут провели в машине. Хуже, чем в Лос-Анджелесе.

Беннетт передал ключи работнику отеля, как самый обычный человек, и мы втроем поднялись на лифте в ресторан, расположенный на последнем этаже, где все еще кормили постояльцев завтраками. Нам отвели кабинку за несущей колонной. Вид не слишком, зато меньше любопытных ушей. Беннетт провел много времени, набирая текст на своем телефоне, сказал, что заказывает все, что нам необходимо, в том числе крупномасштабные карты и архитектурные схемы, которые хранятся местными властями, и три набора аэросъемки: один сделан со спутника, другой – специально изменившим курс туристическим вертолетом. Третий получен из неизвестного источника – что означало американский беспилотник, как сказал Беннетт, хотя официально в Британии их быть не могло. Он обещал, что его люди загрузят все это на защищенный планшетный компьютер и принесут его в отель.

– Мы не можем допустить сопутствующего ущерба, – сказал Беннетт. – Только не здесь. Часть людей на той улице ни в чем не повинные гражданские лица. Их немного, но они есть. И это постыдный факт. Мы давно могли что-нибудь сделать. Могли подложить туда бомбу и списать взрыв на утечку газа.

Потом он ушел, а мы с Кейси Найс немного задержались; я пил очередную чашку кофе, она грызла свой тост.

– Почему ты вдруг так заинтересовался пуленепробиваемым стеклом? – спросила она.

– У меня появилась теория, – ответил я.

– Ты не хочешь мне рассказать?

– Пока нет. Это никак не повлияет на наши дальнейшие действия.

– А Беннетт сумеет добыть для тебя информацию?

– Думаю, да.

– Но почему? Он тебе должен? Неужели я что-то пропустила?

– Это то, что делает один солдат для другого. Тебе бы следовало попробовать. Ты была бы счастливее.