– Дожили: ратнинский сотник за спинами мальчишек да девчонок прячется! Виданное ли дело…

– А не твоими ли стараниями, Егор? – перебил Аристарх. – Ты сам на себя глянь! Ты и воин из лучших, и десятник справный, и хозяин – другим в пример поставить можно, а почему-то все время оказываешься на подхвате то у Пимена, то у Фомы! Ведь ни того ни другого старики слушать не стали бы, а тебя выслушали и согласились! Как же так выходит? Кто кем вертит: собака хвостом или хвост собакой? Ты глаза-то не прячь, не прячь, на меня смотри!

– А я и не прячу…

– Ага! Не ослеп я еще, вижу. Ты посмотри, Егор, до чего тебя дружба с этими колобродами довела: разумный муж, а какую глупость ляпнул! «За спинами мальчишек»! Кого Михайла позвать велел? Опричников – опоясанных воинов! Опоясанных по твоей просьбе! Ну где твой ум был? И ладно бы при своих это все было – мы-то знаем, кто чего стоит! Но здесь же и люди боярина Федора, и… – Аристарх покосился на Алексея, но называть его не стал. – Что они-то о тебе подумают?

В общем, так, Егор: Фома, если уж у него такое шило в заднице, что даже до мозгов достает, пускай теперь девок боится, а тобой, если что, я сам займусь! Ни сил, ни разума я еще не утратил, надеюсь, не сомневаешься? А?

– Гм…

– Вижу, что не сомневаешься, а если так, то что я сейчас от тебя, Егор, услышать должен? Ну, едрен дрищ! Я жду!

С видимым усилием преодолевая себя, Егор негромко, но внятно произнес, не отрывая взгляда от столешницы:

– Проходи, Михайла… садись.

«Позвольте вам заметить, сэр, вас уже второй раз вместо извинений сажают за стол. Первый раз – после вашего побега из дома – усадили за мужской стол дома, а сегодня за один стол с десятниками. Едрена-матрена, как изволят выражаться их сиятельство граф Погорынский, блин!»

Мишка вопросительно глянул на деда, тот едва заметно кивнул, разрешая сесть, и четко, раздельно, словно зачитывая приказ, произнес:

– Не моей волей, но согласием десятников ратнинской сотни боярич Михаил приравнен в достоинстве к десятникам, а посему обязан принять на себя труды и заботы сотника младшей дружины Погорынского войска! Вы же, господа десятники, отныне становитесь десятниками старшей дружины Погорынского войска.

– Ну ты прямо, как князь: старшая дружина, младшая дружина… – не удержался от комментария Фома, но это было уже так – последнее тявканье собаки перед тем, как смыться в конуру.

– Молчать! – рявкнул в ответ Аристарх, и Фома послушно заткнулся.

Корней сжал кулак, но не ударил им по столу, а просто тяжко припечатал к доскам столешницы.

– Все, господа десятники, шутки кончились! Ратное отныне – главный город Погорынья, Михайлов городок – пригород Ратного, а всю Погорынскую землю надлежит привести под руку воеводы и в лоно христианской церкви! Сие есть наше дело на ближайшие годы, и кто выступит против меня, тот выступит против этого дела, а значит, против князя Вячеслава Владимировича Туровского и православной церкви! И да будет он нам враг!

«Ох, ни хрена себе! Позвольте вас поздравить, сэр Майкл! Лорд Корней проникся-таки программным методом управления – сформулировал цель на несколько лет вперед и четко обозначил наличие аппарата подавления инакомыслящих. И структуры с кадрами имеются – младшая и старшая дружины, и ключевой ресурс – «кузница кадров» в Академии Архангела Михаила, и «Lebensraum» – «Жизненное пространство», которое предстоит завоевать, и идеологическое обоснование – христианизация языческих земель. А момент-то как выбрал! Сначала защитить «Lebensraum» от внешнего посягательства, потом на правах победителя… да он уже победитель – решил самую болезненную проблему ратнинской сотни, медленно умиравшей из-за дефицита кадров и внутренних противоречий, порожденных отсутствием общей цели!

Теперь бы еще, кроме угрозы наказания, мотивацию бы для активной части… А есть мотивация! Новые земли – новые вакансии воеводских бояр! Лука, Игнат и Леха Рябой – живые примеры. И похрен веник, что «фланговое прикрытие» осуществляет жрец Перуна, главное, что оппозиция его услугами воспользоваться не сможет! А девки-то, девки с самострелами – не меньше, чем тайная полиция!. Однако, ваше сиятельство, снимаем шляпу и шаркаем ножкой!

А Егор… да ничего удивительного, сэр! Вспомните, сколько умных и честных людей «купились» на болтологию дерьмократов-либерастов, а потом ужаснулись содеянному! И воин – что надо, и хозяин уважаемый, и не дурак, а как сунется в политику, пусть даже уездного масштаба, так сразу же становится игрушкой в чужих руках. Сколько вы ТАМ таких видели: и в погонах, и при научных степенях, и всяких заслуженных-народных, вдруг оказывающихся марионетками тех, кто и мизинца их не стоит!»

Корней помолчал, давая собравшимся «переварить» услышанное, а потом сменил тему:

– Так, Михайла, коли ты такой умный, что аж сотником заделался, то укажи-ка нам: где в твоей задумке самое слабое место?

– Так десятник Алексей уже указал, – недоуменно отозвался Мишка. – Ляхи могут в лес шарахнуться.

– М-да, что ты, что Рябой, мыслите как лучники – ежели вы постреляли, то никого живого уже и остаться не должно. А вот и не так! Останутся! Ты, Леха, себя на место командира ляхов поставил, это – правильно! А вот за всех ляхов не подумал. Смотрите все! – Дед придвинул к себе Мишкин чертеж. – Вот отсюда, отсюда и отсюда стрелы да болты летят. Отсюда мы в конном строю нажимаем. Куда бежать? Куда дорога открыта? А вот сюда – дорога на Выселки. Туда и побегут. Тем паче, что как раз посередине между тыном и лесом место для стрельбы из самострелов неудобное – далековато. Там могут и проскочить. Конечно же догоним, конечно же посечем, но нам эта лишняя возня нужна?

Сделаем так. В Ратном оставим не полусотню, а три десятка отроков. Не перечь, Михайла. Тут еще почти два десятка девиц Листвяны будут, да старостиха Беляна примерно столько же баб, владеющих луком, приведет. Достаточно будет. А два десятка, над ними поставишь Демьяна, пусть возле кладбища расположатся. И сильно прятаться не надо – пусть ляхи видят, что и там их ждут. Но и вылезать тоже не требуется – ляхам должно быть непонятно, сколько там народу находится.

Надо устроить так, чтобы ляхи к Пивени кинулись – между лесом и западной стороной тына, поэтому отрокам в лесу и бабам с девками поначалу затаиться надлежит, а вот когда ворог к реке кинется, то с двух сторон, благо дальше чем на сорок – сорок пять шагов стрелять не придется, ударить! Вот тогда все супостаты и полягут, ни за кем гоняться не понадобится.

– Гм, если по уму, так хорошо бы еще десяток и на том берегу Пивени поставить, – подал голос Данила. – Я своего Ероху учу помаленьку и с ним еще десяток мальчишек. Луки у них пока слабенькие – однодеревки, но тех, кто до воды добежит и вплавь пустится, побить смогут.

– Так то по уму, Данила, по уму! Если бы там десяток из Михайловой сотни встал, я бы не сомневался, а твои… не дай бог, двое-трое ляхов до другого берега доберутся. Вырежут же твоих мальчишек, как овец! Нет, пусть уж они за тыном возле речных ворот встанут, чтобы никто из беглецов по мосткам перебраться не смог. А если кто вплавь уйдет, то… Евстратий, ты же хотел ребят на двуногую дичь натаскать? Вот и будет тебе твое «редкое удовольствие».