– Все, кроме свободы. Все, кроме того, что выбираю я. – Он грубо расхохотался, и мороз подрал меня по коже. Санча не преувеличивала. Он и в самом деле словно одичал. – Но ты, конечно, должна его защищать. Всегда послушная дочь, как говорит мама, даже если ты изо всех сил цеплялась за свою драгоценную девственность напоказ всему миру, а за его спиной пыталась заманить к себе в постель этого мужлана – братца Санчи.

– Как ты смеешь?! – Мне пришлось сжать кулаки, потому что слишком велико было желание ударить его. Даже тревога за его здоровье от возмущения отступила. – Я бы никогда такого не сделала! И какое ты имеешь право швырять мне такое обвинение, когда сам…

Его злобная ухмылка заставила меня замолчать.

– Что – сам? Почему ты не продолжаешь, Лючия?

– Нет нужды говорить. Сам знаешь, чего ты хотел.

– Знаю. И до сих пор хочу. Но ты пренебрегла мной. Ты отказала мне, потому что должна беречь себя для того, кого считаешь достойным. Валяй. Отдай себя кому хочешь, только не прибегай ко мне как сумасшедшая, потому что мне якобы нужны твои заботы. Я не хочу твоей жалости или притворной любви. Я больше не хочу тебя, не нуждаюсь в тебе!

Я попятилась. На лице его вновь отразилась жажда насилия, так напугавшая Санчу. В призрачном лунном свете мне показалось, что его глаза налиты сплошной чернотой, будто ярость поглотила его зрачки, и вот я уже видела перед собой злобного чужака, пожиравшего меня глазами.

– Чезаре, – запинаясь, проговорила я, – ты не в себе.

Какое-то страшное мгновение под его взглядом я пятилась к двери; осколки хрустели у меня под ногами, а я думала, что он кинется на меня. Я почти чувствовала на себе его руки и готовилась к удару. Потом он испустил мучительный стон. Пошатнулся, согнулся пополам, словно его скрутил приступ боли. И тогда я ринулась к нему.

– Нет, не подходи!

Слезы потекли по его щекам, смешиваясь с по́том, мокрая рубашка стала совсем прозрачной, и я видела за ней контуры его груди.

– Позволь мне помочь тебе! – взмолилась я. – Я люблю тебя, Чезаре. Мне невыносимо видеть тебя в таком состоянии!

Судорога снова исказила его лицо.

– Ты мне не поможешь. Мне никто не поможет. От того дьявола, который мучит меня, невозможно избавиться. Он все равно добьется своего. Оставь меня. Лучше спасайся сама.

Это твое проклятие, яд, который внутри тебя.

Слова матери всплыли в памяти и поразили меня, как клинок.

– Нет в тебе никакого дьявола. – Мое возражение прозвучало неубедительно. – У тебя горячка. Ты сам не знаешь, что говоришь.

Он уставился на меня:

– О, я знаю! Мой дьявол – ненависть. Пока Хуан жив, он будет стоять у меня на пути. Я обречен вечно оставаться в его тени и никогда не стану тем, кем мог бы стать.

– Что… что ты собираешься делать? – прошептала я.

– То, что должен. Жребий брошен. Фортуна поворачивается ко мне спиной. А пока пусть мир будет предупрежден. – Он протер рукой лоб и отошел назад, в тень шкафа. – Тебе пора идти. Оставь меня.

Только сейчас я заметила кого-то в дверях – щегольскую фигуру в кожаном костюме, в шляпе с пером и с черной маской на лице, из-под которой виднелись только блестящие глаза и зубы. Но я сразу же поняла: это Микелотто.

– Моя госпожа, вам пора возвращаться в палаццо Санта-Мария.

Он подошел с моим плащом в руках и накинул его мне на плечи, потом вытащил из кармана еще одну маску и надел мне на лицо. Я пыталась воспротивиться, но он пробормотал:

– Рим ночью небезопасен – вас не должны узнать. Не хотелось бы, чтобы с вами случилось несчастье.

Через отверстия в маске я попыталась разглядеть Чезаре. Он был почти невидим – сидел недвижимо на корточках у буфета.

– Не делай себе хуже, чем уже есть, – сказала я.

Мой брат не ответил, а Микелотто повел меня из комнаты.

По пути в палаццо Пантализея сжимала мою руку, а в ушах у меня звучали слова Чезаре, услышанные в Пезаро. Теперь казалось, с тех пор миновала тысяча лет.

Наступила новая эпоха – эпоха Борджиа. И я буду ее бичом.

* * *

Санча появилась у меня несколько недель спустя. Она явно пришла в себя и отринула мое объяснение, что Чезаре и в самом деле болен, но выздоравливает. Я решила, что ее маска безразличия – единственный известный ей способ защититься от той боли, которую причинил ей Чезаре. По правде говоря, я с тех пор не имела от него никаких сведений, мои послания в палаццо оставались без ответа. Но я полагала, что ему стало лучше, – иначе бы меня известили.

Санча хотела поговорить не о Чезаре, а о моем муже: верны ли слухи?

– Мне сказали, что он вернулся, не добившись никаких особых успехов. Лишь вел наблюдения издалека, облаченный, конечно, в соответствующие доспехи, а наши солдаты тем временем изгоняли этих ужасных наемников из Романьи. Это правда? Он теперь здесь?

Я кивнула и невольно поморщилась. Джованни и в самом деле вернулся и, обосновавшись в своем крыле моего палаццо, тут же превратился в предмет насмешек. Все знали, что он не снискал славы в стычках, которые пробивали путь для нашей грядущей кампании против Орсини. А потому просто прятался. Я едва выносила его вид, когда он попадался мне на пути. К счастью, это случалось редко. Так я ей и сказала.

– Я почти с ним не говорила. Он меня избегает.

– Что еще он может сделать? Он унижен. – Она помолчала, глядя на меня. – Но не настолько, чтобы воздержаться от просьбы к его святейшеству позволить ему осуществить свои права супруга. Ты мне не говорила, моя скрытная Лукреция, что в вашем брачном договоре есть некая статья.

В ее голосе звучал упрек. Я пожала плечами, будучи не в настроении посвящать ее в грязные подробности:

– Да это никакая не тайна. И теперь тот пункт не имеет значения, поскольку я достигла зрелости.

– Безусловно. Многие женщины моложе тебя считаются зрелыми. Но его святейшество не собирается объявлять об этом. И к тому же он сказал Джованни, что после его недавней постыдной военной неудачи он не хочет, чтобы тот повторил ее в твоей постели. – Подозрение закралось в ее голос. – Джованни, конечно, стал возражать, утверждал, что никто не может бесконечно отказывать ему в законных правах мужа, но его святейшество предупредил, что если он осмелится прикоснуться к волоску на твоей голове, то он упечет его в замок Святого Ангела – пусть там спит с крысами.

Меня почти не удивило, что Санча знает о встрече моего отца с Джованни. Если где происходили скандалы, то Санче непременно становилось о них известно. И я, услышав новости от нее, успокоилась: воля папочки будет держать Джованни на расстоянии от меня. Мне не хотелось говорить о нем, а потому я наконец решилась спросить, не общалась ли она с Чезаре.

Она вскинула брови: