Карен улыбнулась надутой Тангеле.

— Возьми ее с собой в какое-нибудь приличное место.

— Пошли! — буркнула Тангела, и девчонки вышли из комнаты.

Оставшись одна, Карен достала зеркальце, чтобы осмотреть себя. Вести с поля боя были неблагоприятными: начать с того, что ее лицо, напоминающее картошку, могло быть доведено до приемлемого вида лишь после шлифовки хорошим увлажнителем, наложения прозрачного кремового основания и полировки бронзовой пудрой Гуерлайна. Глаза были красными и, как говорили в офисе, ВКС — волосы в катастрофическом состоянии. Карен тряхнула головой в тщетной надежде распушить волосы или добиться эффекта стрижки без стрижки, которую однажды сделал ей Джин Пайр. Ей придется отказаться от этого парня и вернуться к Карлу. Он понимает ее волосы. Может быть, их стрижка поднимет ему настроение. Надо подумать. Но это потом. А что можно сделать в той чрезвычайной ситуации, в какой она оказалась сейчас?

Пятнадцатью минутами позже она вышла из вестибюля дома 550 на Седьмой авеню к длинному мерседесу Билла Уолпера, неся с собой небольшую папку с письмами и меморандумами, чтобы быть уверенной, что ее не застигнут врасплох вопросами о деталях дела. Кожа лица была ухоженной, губы подкрашенными — но внешний лоск кончался на волосах, которые были хорошо расчесанными, но не уложенными. В сорок два года есть пределы женскому умению прихорашиваться в пределах четверти часа. Пшеничного цвета хлопчатобумажная трикотажная туника и короткая юбка, которые она надела, завершали ее образ, приятно оттененный буклированного вязания роскошным жакетом, который прикрывал ее полнеющую фигуру.

Не было ничего удивительного в том, что автомобиль Уолпера оказался волшебно-прекрасным. Карен откинулась на удобное, уютное сиденье, обитое серой кожей. Машина была — чистая роскошь. Шум улицы полностью блокировался затемненными стеклами и льющейся музыкой концерта Моцарта по аудиосистеме. Первый раз за неделю Карен попыталась расслабиться. Машина была в сотни раз лучше наемных лимузинов, которыми она пользовалась в деловых поездках. «Как я попала сюда? — удивлялась Карен. — Я, простая еврейская девочка из Бруклина, сижу в одном из самых роскошных в мире автомобилей и еду в один из самых роскошных ресторанов города». Карен потрясла головой, чтобы разогнать наваждение.

До сих пор, несмотря на успехи, достигнутые за последнюю пару лет, несмотря на награду фонда Оукли и публикации в журналах на дорогой глянцевой бумаге, она не принимала заработанную славу и достаток за должное. Ей казалось, что долгий путь наверх, сопряженный с тяжелым трудом, болью и стрессами последних месяцев, еще не пройден до конца, что она еще остается подающей надежды претенденткой, а не солидной и уважаемой звездой моды. Карен так и не привыкла к тому, что может себе позволить роскошь не обращать внимания на ценник с правой стороны меню, купить ювелирное украшение, которое ей понравилось, и не заходя в банк, знать, что у нее написана пятизначная цифра на чековой карточке.

«А что, если это конец? — задалась вопросом Карен. — Если это вершина, с которой остается только путь назад, путь вниз?» Ей вспомнился Тони де Фриеза, подошедший к ней на вручении Приза Оукли. Что он ей сказал? «Увидимся на выходе» — на пути вниз? Не хотелось бы, оказавшись на вершине, незаметно скатиться в пропасть. Или же только так и можно узнать, что было на вершине, — когда смотришь со склона, с которого виден пройденный путь? Ей стало холодно, и она попросила шофера привернуть кондиционер. Не надо было соглашаться на ланч, вдруг осознала Карен, надо было продолжить работу над парижской коллекцией. «Если я провалюсь на парижском шоу, то провалюсь всюду».

Она тяжело вздохнула. В моде ты хороша ровно настолько, насколько хороша твоя последняя коллекция. Намеченная на сегодня работа не продвинулась ни на шаг, а это означало, что парижской коллекции на сегодняшний день не существует в природе. Начиная работать в моде, она дала себе два обещания: первое — она будет одевать женщин в удобные и прекрасные наряды и никогда не навязывать им ничего броского, но смешного, клоунского или сковывающего движения; и второе — она разработает модели так, чтобы линия их производства была простой и все компоненты ее легко согласовывались друг с другом.

Начало было легким, но дальше пошло труднее. Элегантная простота дается большим трудом. Все ее искусство основывалось на знании того, как прекрасная, чувственная, сказочная по ощущению материя собирается в складки или стекает по форме тела. Она, как и Шанель, всегда была в поисках нового, качественного материала. Коко Шанель в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, как только появился ластекс, сразу же выставила коллекцию своих потрясающих нарядов, сделанных из него.

Другим секретом Карен была структура сделанной ею одежды. Она была уникальна, поскольку простота линии подкреплялась мастерским кроем и идеальным швом. Созданный ею разлетающийся кашемировый жакет казался свисающим с плеч совершенно свободно. Но сколько потребовалось работы для того, чтобы скроить плечи так, чтобы добиться этого эффекта! Ее маленькая фуфайка-безрукавка с круглым вырезом сидела безукоризненно благодаря небольшим, почти невидимым выточкам, определить расположение и способ шитья которых она могла, только используя накопленные годами опыт и знания. Те же выточки надо было кроить несколько иначе и выше для шелковых чесучевых фуфаек. А ее слаксы! Они стали знаменитыми. Женщины были готовы убить друг друга, чтобы раздобыть их для себя. Карен знала, как скроить ногу, как обработать шов, как гарантировать точный подъем таким образом, чтобы слаксы никогда не задирались и не морщились и при этом уменьшали живот и бедра и удлиняли ноги. Просто? — Да. Легко? — Нет!

После многих лет обучения, многих попыток определить, что срабатывает, а что нет, после того как она продралась сквозь джунгли Центра одежды, после борьбы за популярность в прессе, на радио и телевидении, борьбы за признание, за рынки сбыта — она наконец добилась своего. И вот она теперь здесь — в роскошном лимузине — на вершине достигнутого, но и перед лицом нового вызова в бесконечной погоне за новейшим и лучшим. Потому что в моде не достаточно быть только хорошим, нравящимся и стильным. Вы всегда должны выглядеть по-новому. И с этим надо считаться. Ее клиентки покупают наряды не потому, что испытывают нужду в одежде: они покупают новинки.

Если даже ее одежда станет классической, независимой от времени и перекроет все стандарты, если она будет хорошо сидеть и льстить наружности владельца, но не будет новой — провал обеспечен.

Этот категорический императив новизны с годами все более и более раздражал Карен. Она была изобретательна и достойно встречала вызов раз за разом, сезон за сезоном, но это уже начинало походить на плохую шутку. В отличие от других требований моды, требование новизны не было ее внутренней ценностью. Функциональность и эстетичность — да, это настоящие ценности. Но почему женщины — а за ними и пресса — так гоняются за новизной?

В прошлый сезон она создала неплохую коллекцию, которая хорошо распродавалась и получила общее одобрение в обозрениях моды. Но в «Вуменз виар» ее коллекцию назвали «слегка уставшей» и обвинили в том, что она «зацикливается». Один неудачный сезон, в лучшем случае — два, и Карен окажется вне игры, вне дела, как говорит Джефри. Избалованная хвалебными отзывами, она обиделась на «Вуменз виар». И обида не проходила. Значит, теперь, когда она признана всеми, они с той же энергией, с какой создавали ее имидж, начнут подрывать его. А что делать? Так устроена индустрия моды. А награда Оукли сделает ее лишь более яркой мишенью, более уязвимой для их выпадов. Правда, если она продаст свои права Norm Со, то эти проблемы отойдут на второй план. Да вот захочет ли Билл иметь с ней дело после провала в Париже? От этой мысли Карен передернуло.