К Рахья теперь просто так не подойдешь, — вздохнул Акку. — Да ни к кому из верхушки просто так не подойти. Они теперь важные, они теперь на защите у государства.

Ну, пес его знает, какие сегодня обычаи в финских эмигрантских кругах практикуют! Пока трудно судить, что же такое происходит — может, правила игры того требуют. Высшие чиновники занимаются государственными делами, народ попроще затягивает пояса — военное время, ничего не попишешь.

— Погоди, — сказал Тойво. — У нас же денег, как у дурака фантиков, ты сам их машиной вывозил. Отчего же нам, курсантам, так голодно?

— Хороший вопрос, — как-то нехорошо ухмыльнулся Акку. — Задай его при случае Эйно Рахья, либо Гюллингу, либо Ровио. Куусинену уже не задать, так, вероятно, именно поэтому-то и не задать.

Нехороший ответ на хороший вопрос нисколько не удовлетворил Антикайнена. Он спешно распрощался с Пааси и пошел по своим делам. Вообще-то дел у него не было, разве что посещение библиотеки. Но и там он не задержался. Некто Войтто Элоранта, собрав вокруг себя человек пять, строго хмурил брови и рассказывал какую-то историю. Вероятно, рассказ был невеселым, потому что люди вокруг него тоже начали хмурить брови и сжимать кулаки в карманах.

Тойво не смотрел в сторону кучкующихся курсантов, но взгляд мельком отпечатал в памяти всех собравшихся. Лидер группы несколько выделялся среди прочих, словно был иным на этом празднике духовной библиотекарской жизни. По возрасту этот человек в курсанты не подходил, но, раз он здесь, может — преподаватель?

Антикайнен бессмысленно смотрел в выбранную им подшивку «Военного вестника» за 1913 год и напрягал голову: на кого этот человек был похож? Голова, падла, напрягалась плохо. Он еще не знал, что полемизирующий по какой-то важной теме субъект — это Войтто Элоранта, деятель коммунистического движения Финляндии еще времен Первой Российской революции.

Бросив бесплотные попытки чтения, Тойво отправился на выход. В дверях столкнулся с Алланом Хаглундом, еще одним знакомцем по событиям в Турку. Они тепло поздоровались, но Аллану было некогда беседовать, он торопился к тем парням, которые с открытыми ртами внимали старшему товарищу.

Уже на подходе к казарме, Антикайнен, вдруг, понял, с кем можно было сравнить человека из библиотеки. Да это же вылитый пламенный революционер Саша Степанов! Та же убежденность в своей правоте, или — своей избранности, те же жесты, то же выражение полного удовлетворения от того, что ему внемлют. Упомянутый Степанов вновь слыл в Финляндии революционером. Ну, если не очень революционером, то оппозиционером нынешней власти — это точно. В противники режиму всегда выгодно назначать политических проституток, чтобы те делали вид борьбы, сопротивления и прочего неповиновения. Саша на эту роль подходил на все сто процентов.

Но если к ним на курсы проник какой-то неприятный человек, то ему явно что-то надо, что-то нехорошее.

Тойво начал намеренно искать встречи с Хаглундом, чтобы кое-что выяснить по этому поводу. Наконец, как-то встретившись возле стрельбища загородом, они переговорили, повторив разговор, который состоялся несколькими днями ранее, после ухода Тойво из библиотеки.

— Кто это такой? — спросил «двойник» Степанова. — Ну, тот, с кем ты в дверях беседовал.

— Кто это такой? — спросил Тойво. — Ну, тот, который с людьми говорил в библиотеке.

— Это товарищ Тойво Антикайнен, — ответил в первом случае Аллан.

— Это товарищ Войтто Элоранта, — ответил во втором случае Хаглунд.

— Мутный чувак, — сказал Элоранта.

— Мутный чувак, — сказал Антикайнен.

— Эге, — почесал затылок Аллан в обоих случаях.

Тойво, конечно, был наслышан о супругах Элоранта. Ему рассказывал о них в свое время Отто Куусинен. Больше, конечно, про мужа говорил, потому что, положа руку на куусиненское сердце, недолюбливал он Войтто.

Когда-то в далеком 1905 году революция была модной в Финском княжестве. Политика требовала разделить момент: либо одобряешь, что в России творится — тогда «за», либо не одобряешь, что в России творится — тогда «против». Воздержавшихся быть не должно. Финское общество, условно названное пролетарским, даже разделилось на стороны, в которых, соответственно, возникли радикалы. Эти радикалы с обеих сторон стали враждебными: левые — красными, правые — белыми. Чепуха, конечно, на постном масле, но организаторы такого разделения на этом не ограничились. Красные создали боевую организацию «Красную гвардию», белые тоже, вероятно, что-то создали в соответствии с их цветовой гаммой.

Бывший капитан царской армии Йохан Кок, вышедший в отставку в возрасте 35 лет, ничего интересного на гражданке не нашел, поэтому вступил в финляндскую Социал-демократическую партию. А тут — революция в России! Хотелось на баррикады, хотелось умереть под красным знаменем где-нибудь на Пресне, а потом, конечно, ожить, чтобы посмотреть, как все горюют по такому отважному революционеру.

Но, откуда ни возьмись, появился молодой решительный Войтто Элоранта и сказал: «Кок, так тебя и эдак. Создай Красную гвардию! А я тебе в помощники!» Экс капитану было уже 44 года — мудрый был аксакал. Он и создал и даже в октябре 1905 года взял под контроль Гельсингфорс без пригородов. В пригородах засели финско-шведские националисты и били морду красногвардейцам, если те туда по какой надобности забредали.

Потом всеобщая забастовка, манифест, который Коку предоставил в готовом виде Элоранта. Манифестов было много, их писал все, кому не лень — даже молодой тогда Саша Степанов. Но именно этот очень не понравился жандармскому управлению.

В итоге талантливого организатора Кока принялись отлавливать, чтобы впаять ему срок за измену, если не Родине, то лично генерал-губернатору. Йохан подумал: «Ну, его нафик, эту революцию!» Скрылся в Швеции, потом переплыл по-собачьи в Англию и оттуда на пароходе вторым классом в Америку. «Чудом ушел, чудом!»

Красногвардейских командиров, конечно, после поражения Революции начали хватать за холки — и в крепость на перевоспитание. Или, даже, в Сибирь. Причем, что характерно, всех знали царские сатрапы: кто, где и кем руководил. Войтто Элоранту не тронули, обошли, так сказать, вниманием. Как Гапона и Азефа в России?

Нашлись люди, которым такое положение дел показалось подозрительным, отправили они своих доверенных лиц в Америку, чтобы выяснить кое-какие дела у капитана Кока. Да долго собирались, судили-рядили: а стоит ли? Когда на носу возник призрак следующей Революции, решились — надо узнать, чтобы обезопасить себя и товарищей от неприятностей в дальнейшей борьбе. Приехали, а Йохан Кок умер загадочно и безвозвратно. Шел 1915 год, в Америке клубились еврейские революционеры, набираясь теоретического опыта перед отправкой в Россию. Кок ехать в Евразию не хотел, но где гарантии, что он не подаст своего голоса?

Такой вот информацией Куусинен поделился с Антикайненом, не делая никаких