Амалия села на первый попавшийся стул и попыталась собраться с мыслями. Войкевич ведет себя очень уверенно, как если бы он полностью владел ситуацией. Предположим, что он прав, армия и народ за него и королевской семье не удастся бежать и сражаться за то, чтобы Стефан оставался на престоле. И что тогда?

Тогда российскому правительству придется иметь дело с новыми властями Иллирии. И тут многое может зависеть от того, сумеет ли Амалия найти с непредсказуемым генералом общий язык.

(Ах, щучья холера, она уже согласна называть его генералом!)

Ну, генерал так генерал, тем лучше для вчерашнего полковника!

– Поговорим о Дубровнике, – предложила Амалия.

От нее не укрылось мелькнувшее на лице ее собеседника разочарование, но она не догадывалась о его причине. На самом деле Войкевич собирался говорить об их отношениях и то, что она начала беседу о политике, ему не понравилось.

– Договор, который подписал Стефан, более недействителен?

– Разумеется. Я не стану действовать против интересов своей страны. Впрочем, могу тебе пообещать, что австрийцев в Дубровник не пущу тем более.

– А что будет с королем и наследником?

Милорад нахмурился. Она снова упоминает наследника – с чего бы это?

– Все зависит от того, насколько разумно они себя поведут. Меня вполне устроит документ об отречении, который будет предан гласности.

– А если Стефан откажется отречься, что тогда?

Милорад пожал плечами.

– Ну, его дядя Христиан не стал долго колебаться. К тому же в следующем году в Париже должна пройти международная выставка, там будет на что поглядеть.

– России это не понравится, – уронила Амалия, зорко наблюдая за ним.

– Что не понравится – выставка? – улыбнулся Войкевич.

– Нет. Низложение законного монарха.

Генерал Войкевич откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. Улыбка его сделалась еще шире.

– И что вы сделаете? Пошлете против меня армию? Или натравите на Иллирию Сербское королевство? Давно мечтал присоединить их земли к нашей территории.

– Это не смешно, Милорад.

Войкевич уловил, что она назвала его по имени, и приободрился.

– Конечно, не смешно – если бы мы объединились, мы бы контролировали всю эту часть Европы. Блажевич, помнится, мечтает о чем-то подобном, а у него в Белграде большие связи.

Амалия пристально посмотрела на него.

– Ты проиграешь, – сказала она.

– Разумеется, я не собираюсь присоединять Сербию прямо сейчас, но…

– Нет. Я имею в виду Иллирию, Милорад. Ты проиграешь. Монархии Европы были согласны терпеть твое государство, когда им управлял король, который всем им приходится родственником. Но с тобой они церемониться не будут. Австрийская империя совсем рядом, а ты казнил их агентов. С Россией ты дружить не хочешь, Германия – союзница Австрии, а Англия и Франция далеко. Тебя уничтожат, это всего лишь вопрос времени.

Войкевич перестал улыбаться.

– Не надо меня запугивать, Амалия.

– Я никого не запугиваю. – Амалия поднялась с места. – Сегодня ты властелин Иллирии, не спорю. Но ты сидишь в чужом дворце и доигрываешь партию, которую начали другие.

Она сделала шаг к двери.

– Постой! – крикнул Милорад. Он вскочил с места и догнал ее. – Постой. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

– А что я должна сказать?

– Думаешь, я вызвал тебя, чтобы говорить о Дубровнике, о шахматах, о Российской империи? Нет, черт побери!

– А о чем еще мы можем говорить?

Он взял ее за руки и заглянул в глаза, но пальчики, которые он держал, сразу же попытались выскользнуть из его рук, а глаза были – нет, не сердитые, но как у человека, ушедшего в свои мысли, в которых для него больше нет места. И это его обескуражило.

«Неужели она все-таки была неравнодушна к этому болвану Михаилу? Или тут что-то еще?»

– Послушай, – начал он. – То, что я сделал, я сделал для своей страны, но…

Он собирался сказать, что перемена его положения никак не сказалась на нем самом, что он-то остался прежним, но Амалия не дала ему договорить.

– Ты предатель! – вспылила она. – Ты предал людей, которые тебе доверились! Ты смотрел им в глаза, сидел с ними за одним столом – и предал их!

– Амалия!

– Да, ты предатель! И никакие высокие слова этого уже не изменят!

– Я предатель? – вскипел Войкевич. – А как тогда назвать тебя? Помнишь лейтенанта Галича? Ему было всего 18 лет! Кто подал королю идею устроить скачки, а? И этот молодой лейтенант… он упал с лошади и погиб! А у него остались мать, которая его обожала, и две сестры, которые души в нем не чаяли! Скажи мне честно: по отношению к ним ты сама – кто? Что, ты не разрушила их жизнь? Ну же, скажи, что ты молчишь! Из-за тебя… из-за твоих затей с казино и скачками разорялись люди и распадались семьи! Это хорошо? Посмотри мне в глаза и скажи, что это хорошо!

Но Амалия только молча высвободила свои руки и подошла к выходу. И по ее спине, даже не видя выражения ее лица, Милорад понял, что это конец.

– Если хочешь попросить меня о чем-то… – безнадежно начал он.

Если бы она в это мгновение хоть как-то показала, что простила, или что может простить его, он бы, наверное, упал к ее ногам и по ее первому требованию отдал бы ей и иллирийскую корону с огромным рубином, и даже военно-морскую базу в Дубровнике, из-за которой она приехала сюда. Но Амалии было неуютно находиться с ним в одной комнате, и поэтому она сказала только:

– Петр Петрович рассказывал мне, что, когда в Иллирии произошла первая революция, в Любляне перебили всех лебедей потому, что их особенно любила изгнанная королева Фредерика. – Амалия вздохнула. – Я бы хотела, чтобы лебедей в Тиволи не трогали. Это все.

И, не сказав более ни слова, даже не попрощавшись, она вышла из комнаты и навсегда покинула дворец бывшего наследника.

Вечером Амалия, Муся и Андрей сели на поезд, который должен был увезти их из Любляны. Обычно полупустой в это время года, сейчас он был полон беженцев, которые спешили покинуть столицу. Ехавший в соседнем купе знакомый Амалии – бывший иллирийский придворный – уверял ее, что нынешнее восстание продлится недолго, месяц или два, и все вернется на круги своя. Но Амалия отныне слишком хорошо знала Войкевича и понимала, что свою власть он не отдаст никому.

Они выехали на час с четвертью позже, чем должны были по расписанию. Стоило Амалии сказать, что она хочет пить, как Андрей сразу же побежал за водой. Вообще, Муся и Андрей обращались с ней как с тяжелобольной, между собой переговаривались шепотом и в ее присутствии старались вести себя как можно тише. Им казалось чудом, что она вернулась целой и невредимой – от прислуги они уже знали, что в городе вовсю шли погромы и грабежи. Ночью поезд пересек австрийскую границу, и Иллирия окончательно осталась позади.