Альвин ехал чуть впереди, показывая дорогу, следом я с Марией, а за нами маршировал строй переодетых в гражданское гарнизонных солдат. Выглядели мы достаточно впечатляюще, потому, двигаясь по улицам, постепенно обрастали зрителями, которые в большинстве случаев следовали на некотором отдалении за нами. Почему в большинстве? Потому что дети всех возрастов короткими перебежками, сбиваясь в группы, двигались наравне с нашей небольшой процессией, глазея на не скрывающего своей принадлежности к королевской страже Альвина и меня, чуть сдвинувшую назад глубокий капюшон, чтобы было видно корону.

Когда мы свернули на одну из узких улиц между простыми, но все еще каменными двухэтажными домами, наш отряд стали наблюдать еще и из окон, и к тому моменту, когда Альвин спешился, нас, можно сказать, уже ждали.

На крыльце стояла худая темноволосая женщина, кутаясь в теплый, толстый, но изрядно поношенный шерстяной плащ до самых пят. Тонкие черты, обрамленные густыми и темными ресницами большие глаза, прямой нос. Даже пальцы рук, судорожно вцепившиеся сейчас в края плаща, были достаточно аристократичного вида – изящные и бледные, не тронутые загаром. В юности она, наверное, была настоящей красавицей, но теперь ее портили крепко сжатые, ставшие едва заметной полоской бледные губы и бегающий с меня на Альвина испуганный взгляд. Взгляд затравленного животного.

Позади женщины стояла, видимо, ее дочь – уж больно похожие были у них черты лица. Синее платье с вышивкой по подолу выглядывало из-под укороченного плаща, который девушка запахнула, нервно вскинув голову, отчего в ее ушах звякнули серьги. Рядом с ними, чуть впереди, стоял дородный мужчина в алой, чуть полинявшей котте и теплом стеганом кафтане нараспашку с объемным меховым воротником, возможно, чуть старше, а может, просто хуже сохранившись, чем его супруга. Все трое поочередно пялились то на меня, то на сидящую передо мной в седле Марию.

А где младший брат Деллы?

Скептически оглядев троицу на крыльце, я стянула капюшон с головы совсем. Альвин, сохраняя драматическое молчание, выразительно поправил меч на поясе. Троица резко вспомнила, что коронованным особам в это мире принято кланяться, а у мужчины даже прорезался голос. Ладно, все можно списать на нервы. В конце концов, это ж стресс: представитель высшей феодальной прослойки (да простит меня Рудольф, что я к нему примазалась) и какой-никакой, а духовный лидер (а верховный жрец, возможно, не простит, но кто его спросит?) – и оба в одном лице на коне к порогу пожаловали. Да еще и с сопровождением.

– Ваше высочество, это такая честь. – Мужчина разогнулся, после него выпрямились и женщина с девушкой. Снова повисла тишина. Я молчала, чувствуя гаденькое удовольствие от того, что видела, как они нервничают. Никто не без греха, что поделать. Наконец, решив, что нагнетание атмосферы прошло успешно, я повернула голову к Альвину.

– Ты уверен, что он живет в этом доме?

– Да, ваше высочество. – Умница Альвин повернулся к семейству, и я увидела, как чуть перекосилось лицо тетки погибшей Деллы. – Где Марк?

– В доме должен быть, господин. – Глава семейства снова попытался согнуться, но супруга поймала его за локоть и что-то прошептала на ухо, бросая косые взгляды то на меня, то на Альвина. Мужчина, краснея, выдернул руку и что-то коротко и тихо ответил, но женщине этого хватило: губы сжались в фактически невидимую линию, глаза метали молнии на собственного мужа, пальцы судорожно вцепились в предплечья. Не происходи все это на наших глазах, мужчину бы точно ждал феерический скандал, а так…

– Альвин, сходи за ним. – Я кивнула в сторону дома и смахнула новый маленький сугробик с берета Марии. – Не замерзла?

Девочка отрицательно покачала головой и чуть сменила положение в седле, устраиваясь удобнее.

Альвин спрыгнул с коня и размашистым шагом подошел к дому, недрогнувшей рукой сдвинул в сторону не успевшего отойти с дороги отца семейства и вдруг, словно споткнувшись, на мгновение взглянул в лицо сдвинувшейся в сторону «безутешной» тетки Деллы, а после, ничего не говоря, зашел в дом.

Я водила взглядом по лицам людей, что окружали меня, и остановилась на лидере отряда городского патруля. Тот сохранял максимально спокойное выражение, но я заметила, как бегал его взгляд по держащимся в отдалении жителям города и как иногда ходили желваки на его скулах. Он нервничал, и это факт.

Есть ли тому реальная причина, опасается он чего-то (или кого-то?) конкретного или просто переживает из-за того, что шиложопое высочество втянуло его людей в какую-то мутную историю?

Прервав мои размышления, на пороге показался Альвин, хмурый и один. Мария обеспокоенно завозилась у меня в седле, а я непонимающе выгнула бровь.

– Где ребенок? – Мой телохранитель завелся с пол-оборота.

Отец семейства недоуменно лупал глазами, мямля что-то про то, что он его вчера утром видел, потом по делам ездил, а сейчас только и успел, что домой вернуться да на порог ступить, и даже не обратил внимания… Альвин, скрипя зубами и не выслушав до конца, обернулся к стоящей за спиной мужа тетке Деллы.

Та, в отличие от супруга, вид имела надменный и даже несколько злорадный.

Дело пахнет керосином, как бы Альвин сейчас не убил кого в запале. Кто знает, на что он способен и в норме ли вещей тут бить женщин?

– Так, отставить разборки. – Я спрыгнула с седла, протянула руки Марии и помогла ей спуститься. – Вы трое – в дом, продолжим разговор там. Ты, ты и ты, – я указала пальцем на командира отряда патрульных и двоих случайных, стоящих за его спиной стражей, – идете со мной. Остальные смотрят за леди Марией и нашими конями. А горожан попрошу разойтись по своим делам!

Последнюю фразу я произнесла громче, чем все предыдущие, обводя взглядом любопытные лица людей, что выглядывали из домов и толпились в проулках вокруг, после чего передала поводья в руки подошедшего ко мне замаскированного патрульного, попросила Марию слушаться «вот этого господина» (господин тоже назначился моим указующим перстом из числа стражников) и пошла к крыльцу в сопровождении троих мужчин.

Дом внутри произвел на меня двоякое впечатление. Небольшой по моим меркам, но явно внушительный для среднестатистической средневековой семьи, да еще и все два этажа принадлежали им, как я могла судить по лестнице, ведущей из основного помещения (гостиной, как я окрестила то для себя) наверх. Чистый, опрятный, но словно бы не обжитый до конца, будто сюда только переехали.

Моя охрана рассредоточилась по гостиной, сунув нос во все углы, снова начавшая нервничать хозяйка дома бестолково топталась возле тлеющего углями очага, а ее дочь разжигала масляные лампы, установленные на специальных полочках на уровне глаз. Привыкнув к полумраку, я смогла различить и другие детали внутреннего убранства, например то, что посуда была в основном из дерева, но украшена резьбой и росписью, а на полке над очагом – на видном месте стояло несколько серебряных и медных блюд. Дрова лежали на полу аккуратной стопкой возле каменной стены, на самом камине была развешана чугунная посуда для готовки, достаточно чистая, хоть и явно активно используемая. В углу стояла прялка, рядом корзина с белой шерстью, судя по намотанной на веретено нити, устройством пользовались совсем недавно.