— Чем я тебя обижаю? — спросила она после долгой паузы.

— Ты разве не знаешь, кто был настоящий герцог Синяя Борода?

— Я что-то такое читала… кажется, он был садистом и убивал детей.

— Не называй меня Синей Бородой, — сказал Тимми. Карла поняла, что стоит на пороге какого-то очень значимого открытия. И решила пока не давить на Тимми. В какой-то определенной точке его прошлого они добрались до черного леса; идти дальше он не захотел или не смог. Неужели он знал Жиля де Рэ, безумного убийцу, который когда-то был верным соратником Жанны д’Арк и которого впоследствии сожгли на костре?

— Для тебя это что-то значит? — спросила она, с трудом скрывая волнение.

— Ты меня провоцируешь, Карла Рубенс.

Впечатление было такое, что ему очень больно. Только это была не мимолетная боль, которая если и ранит, то потом забывается. Это была безысходная боль веков. Пусть даже он мертвый, — подумала Карла, — все равно его можно задеть за живое. Пусть даже это «живое» сокрыто в самой глубине его существа. С той стороны черного леса. Пусть даже это — всего лишь боль, которая медленно тлеет, как жгучая магма под каменной коркой его бессмертия.

Ее взгляд блуждал от зеркала к зеркалу. В зеркалах пересекались рельсы, а игрушечные поезда преломлялись и множились, словно стеклышки в калейдоскопе. Она видела свои бесконечные отражения… но Тимми там не было.

Она сказала:

— Я — часть тебя, Тимми. Твоя женская половина. А ты — моя мужская половина. Теперь я это понимаю.

— А кто наша тень?

Она промолчала, но про себя подумала: Стивен. Стивен.

лабиринт

Стивен вышел из телефонной будки в токийском аэропорту Нарита. Здесь у них была пересадка на прямой рейс в Лос-Анджелес. Час ожидания.

Трое Богов Хаоса на фоне стены из сплошного стекла и широкой летящей дуги наритского монорельса. Локк и Пратна сидят в пластмассовых креслах, Мьюриел — в своей инвалидной коляске. Такие старые, древние. Словно три норны, которые только и ждут, как бы ловчее обрезать нить Стивенской жизни. Он сказал:

— Я звонил в Лос-Анджелес. У меня немного знакомых из мира поп-музыки, но у моих знакомых есть свои знакомые, так что мне удалось узнать имя исполнительного продюсера «Stupendous Sounds Systems», крупной звукозаписывающей компании и продюсерского центра. Некая Мелисса Пальват. Ей предложили занять это место совсем недавно. После таинственного исчезновения ее начальника, Эрика Кенделла.

Три норны разом кивнули.

— Сколько у нас еще времени? — спросил Пратна.

— Сорок пять минут до вылета.

— Назначай встречу, — распорядился сэр Фрэнсис Локк, как будто время повернуло вспять, как будто и не было этих шестидесяти лет, как будто Стивен по-прежнему был маленьким мальчиком, прислужником на церемонии старших, который машет кадилом и с ужасом наблюдает, как на алтаре часовни Святой Сесилии режут девственницу.

Он развернулся, чтобы идти к телефону. Он уже понял, какие они пустые и лицемерные люди. Они никогда не затронут то, что горит в его сердце. Никогда. Никогда.

искатель

Брайен Дзоттоли позвонил в «Stupendous Sounds Systems» из телефонной будки голливудского мотеля и попросил соединить его с отделом связей с общественностью.

— Знаете, я его самый большой фанат. Вы не подскажете, в каких городах будут его оставшиеся концерты, и в какие дни, и к кому обратиться, чтобы точно купить билеты?

С нью-йоркским агентом Тимми он говорил, запинаясь и как бы в сильном возбуждении:

— Понимаете, я писатель. У меня есть идея для очередного романа. Главный герой — двадцатилетний музыкант, рок-звезда… только он не простой человек, а вампир…

— Вы что, денег хотите? — спросил агент. Брату Брайен сказал только:

— Марк, я ее нашел. Она мертва. И это, мудила, твоя вина. Только твоя.

Брат разрыдался, и Брайен повесил трубку. Лицемер и ханжа, подумал он. Гребаный лицемер.

Потом он поехал в магазин и купил еще метел.

записки психиатра

Теперь нас двое в лесу, мы бежим по опавшим листьям… мир его снов поглощает мои сновидения. Или мои сновидения входят в мир его снов. Я не знаю.

Что-то мне подозрителен этот рассказ про Освенцим, какой-то он слишком уж мрачный и, скажем так, грандиозный по замыслу. Я снова задумываюсь: может быть, он выдумывает свое прошлое… опять же, вампир в концентрационном лагере — слишком удачный сюжет, наложение в «самую точку», настолько явно направленное на самомифологизацию…

Бывает ли у вампиров мегаломания[25]?

Сходят ли архетипы с ума?

Нет ничего, кроме леса. Только теперь нас там двое. Он бежит рядом. Он чует добычу. Далеко-далеко. Даже сквозь запах прелых листьев. Нас распирает от дикой, безумной радости. Мы — ветер и тьма. Мы — вместе, и нам больше ничего не нужно.

Каждое утро я просыпаюсь и чувствую запах леса. Я вся пропитана этим запахом. Но я уже не боюсь. Теперь я там не одна. Там со мной — он. Мои сны — его явь.

Иногда, когда мы бежим по лесу, я чувствую присутствие третьей сущности. Мне страшно признать, что она существует. Но меня тянет к ней, тянет… Когда-нибудь мы сольемся в объятиях. Я знаю, что это — та часть меня, с которой я еще не готова встретиться в открытую.

Кто это?

А потом, когда тени сгущаются и дрожат в кронах деревьев, лес наполняется музыкой — мощной, свободной, вагнеровской. Я почти узнаю ее. Но — почти.

Смотри, там вдалеке… лес горит?

зал игровых автоматов

Восход солнца над морем; огромная открытая сцена — пока в тени. Пустой стадион на берегу океана в ряби алого света. Взглянув вниз, Стивен Майлс видит на сцене женщину. Стройная изящная афроамериканка в дорогом стильном костюме. Она хлопает в ладоши, и на заднике сцены возникают картинки, которые сменяют друг друга с калейдоскопической быстротой: поезд подходит к перрону, гроб взрывается пламенем, лабиринт рельсов, сплетение железнодорожных путей… слайды из лазерного проектора. Ощущение ожившей видеоигры. Солнце — алый шар в бледном небе — замечательно вписывается в картину.

Стивен спускается вниз, к авансцене.

Женщина замечает его и улыбается:

— Ага, здравствуйте. Вы тот самый дирижер, правильно? — Она оборачивается и кричит куда-то в глубь сцены: — Где кровь? Дайте кровь!

Стивен смотрит. Море наливается алой кровью, и кровь растекается по всему берегу. Потом она вспыхивает огнем. Он едва не кричит от страха, но это всего лишь световой эффект… красные подтеки мерцают блескучими искорками и исчезают… на морском берегу — ни единого язычка пламени… но сердце бешено бьется в груди, отзываясь на радостную и жестокую пляску огня.