Макар, наведший справки, знал, что мать Шаповалова перенесла за полтора года три операции. Теперь она жила в Пушкине и возвращаться в Щедровск, по-видимому, не собиралась.

Занятный парень, подумал он, разглядывая хозяина. Плотно сомкнутые сухие губы, взгляд прямой и жесткий. А голос мягкий, приглушенный, хрипловатый. И улыбка хорошая.

– Вы сказали, что общались с Мансуровым, когда были подростками.

– Верно. Мы дружили вчетвером, но после одного случая…

– Поссорились? – спросил Макар, когда пауза затянулась.

Шаповалов сделал неопределенный жест.

– Ссоры как таковой не было. Я решил, что мне с моими друзьями больше не по пути. Но говорить об этом мне бы не хотелось.

– Хорошо, не будем, – покладисто согласился Макар. – Но вы расскажете про Антона Мансурова? Я успел побеседовать с директором детского дома, где он жил. Гусева потеряла его из виду после того, как он покинул ее заведение. Пролейте свет хоть на какие-нибудь факты из его жизни!

– Факты? – Шаповалов задумался. – Не уверен, что вы обратились по адресу. Я помню совсем немного, и, честно говоря, то, что я узнавал о нем в то время, больше отталкивало меня от Мансурова, чем привлекало…

Илюшин вопросительно поднял брови. Поколебавшись, Илья сказал:

– Лет в шестнадцать Антон завел дружбу со странным человеком. Не знаю, при каких обстоятельствах они познакомились, и не уверен, что хочу знать.

– В чем проявлялась странность?

– Например, он скрывал фамилию. Все называли его по имени, причем использовали только уменьшительно-ласкательную форму: Алеша. А между тем это был один из самых опасных людей, которых я встречал. И когда к нему обращались «Алеша»… – Он коротко усмехнулся. – Это как черной мамбе дать кличку Ванечка. Насчет фамилии я абсолютно уверен, потому что однажды пытался разузнать ее. Мне казалось, за этим стоит какая-то ужасная тайна.

– Вы назвали его опасным…

– Честно говоря, не могу объяснить, почему я так решил, – помолчав, сказал Илья. – В его присутствии меня охватывал страх. Я был самым обычным мальчишкой, не более впечатлительным, чем другие. И, кстати, Петя тоже его боялся. Я узнал об этом случайно; даже не узнал, а догадался.

– Петя – это Дидовец?

– Да, мой друг.

Макар попытался вспомнить, не упоминал ли Бабкин человека, которого боялся Дидовец.

– Илья, вы помните, как выглядел приятель Мансурова?

– Никак, – не задумываясь, сказал Шаповалов. – Бесцветная личность. Среднего роста, среднего телосложения, круглое личико… Я помню поразивший меня случай. Однажды Алеша улыбнулся, и я заметил, что зубы у него растут очень редко, через широкие промежутки. Тогда я нашел довольно простое объяснение: их выбили ему в тюрьме. Спустя некоторое время я снова обратил внимание на его ухмылку, и на этот раз мне бросилось в глаза, что у него полная пасть мелких зубов, довольно ровных, кстати. Звучит смешно…

Илюшин покачал головой.

– Да нет, не очень. Я бы перепугался до смерти.

– Я и перепугался. До сих пор не знаю, что он сотворил со своей челюстью… Думаю, этому размножению зубов есть какое-то простое объяснение, но показательно, что я даже не пытался его искать. Все эти диковатые метаморфозы только подтверждали мою уверенность в том, что он монстр.

– По какой статье сидел этот Алеша? – спросил Макар.

– Почему вы решили, что он сидел?

– Вы сами упомянули тюрьму…

– Да, точно. Недосып, расфокусированное внимание… – Шаповалов несколько раз провел ладонью перед лицом, словно опуская и поднимая шторку. – Антон упоминал, что его приятель провел на зоне десять лет, но никогда не говорил, за что тот был осужден. Когда Алеша появился в Щедровске, он вселился в развалюху над оврагом. Вряд ли он устроился на официальную работу; во всяком случае, я не слышал, чтобы он чем-то занимался, однако деньги у него всегда имелись. Он умел беззвучно возникать и исчезать. Как рыба. И были еще какие-то мелочи, несущественные на первый взгляд, которые выдавали в нем не просто бывшего урку, понемногу проедающего, не знаю, бабушкину пенсию или наследство… Вспомнил: однажды мы с Мансуровым столкнулись с ним на улице, Антон завел мутный разговор, из которого я понимал в лучшем случае десятую часть. И в это время дети на соседней улице взорвали хлопушку. Я вздрогнул от неожиданности, Мансуров тоже дернулся… Алеша даже глазом не моргнул. У него в руках сам собою возник нож. Из ниоткуда: так же, как умел сам Алеша. А в следующую секунду исчез. Довольно страшненький фокус, по правде говоря.

– Что-нибудь еще? – спросил Макар. Услышанное его разочаровало. Умение выбрасывать нож из рукава, несомненно, впечатлило подростка, но вряд ли могло чем-то помочь в их расследовании.

– Только невнятные слухи. Щедровск в то время был откровенно бандитским городом. Затянувшиеся девяностые… – Шаповалов усмехнулся. – Вор на воре, браток на братке. Однако вся эта уголовная шушера даже близко не подходила к Алеше. Он жил наособицу, очень тихо… Как мурена. Видели мурену – морскую рыбу, похожу на змею? Одно время я увлекался дайвингом, мне доводилось трижды встречать мурен, последнюю – на расстоянии вытянутой руки. Каждый раз мне вспоминался Алеша.

– Это из-за Мансурова вы разошлись со своими друзьями? – спросил Илюшин.

Шаповалов рассердился.

– Вы, кажется, мне пообещали…

– Соврал, – кротко сказал Макар. – Серьезно, Илья: неужели вы думаете, что я буду наводить подробнейшие справки о вашем бывшем приятеле и не заинтересуюсь таким событием, как ссора хороших друзей? Вы много лет тесно общались с Дидовцом, Белоусовым и Мансуровым, а потом все закончилось. Отчего?

– Это все вам сообщила заведующая детским домом? – язвительно осведомился Шаповалов.

Илюшин развел руками.

– Черт с вами, – помолчав, решил Илья. – В конце концов, если не я, кто-нибудь другой проболтается. Дело не стоит выеденного яйца, и если мне не хотелось о нем упоминать, то потому, что я тогда повел себя как дурак. Пошел на принцип! Не знал, что между принципами и людьми нужно всегда выбирать последних.

– Зато у вас в пятнадцать лет имелись принципы. – Илюшин одобрительно хмыкнул. – У меня, например, на уме была только жажда быстрой наживы. И девчонки, само собой, но больше все-таки нажива.

– Забавно, что вы сказали про наживу. Наш тогдашний директор именно в этом и обвинил одного из моих друзей. Фамилия директора была Балканов, но никто не называл его иначе как Баклан. До чего мерзкий и пакостный был человечишко! Наверное, и до сих пор есть. Такие сморчки живут долго. Из школы его в конце концов поперли по коллективному заявлению родителей, но это было уже после моего ухода. А при мне Баклан лютовал! Он виртуозно умел отравлять жизнь школьникам. Не могу оценить его административные способности, но за умение изводить нас я бы поставил ему десять из десяти.