– Разговорчик был хороший, барин… – сорванным, тихим голосом отозвалась Катька. Она лежала на половике у печи, закинув руки за голову, и ещё была бледна, но зубы её светились в слабой улыбке. – Разговорчик счастливый… Не извольте беспокоиться…

Иверзнев недоверчиво повернулся к Устинье. Та с широкой улыбкой пожала плечами. Из её глаз била синева, и у Михаила в который раз сжалось сердце. Он насильно заставил себя отвести взгляд. Зачем-то нахмурился и, проворчав себе под нос: «Светает уже, а тут извольте видеть – обмороки…» – быстро вышел.

Устинья, стоя у стола, недоверчиво рассматривала гранёный стакан, в который до половины была нацежена тёмная, остро и свежо пахнущая жидкость.

– Богородица всеблагая… Только б вышло! Катька, это средство куда какое хорошее, должно…

Но Катька уже спала, улыбаясь во сне. Устинья вздохнула. Пробормотав: «Вот ведь как на свете-то бывает…» – медленно перекрестилась, подошла к окну. Там уже гасли, растворялись в меркнущей темноте звёзды. Рассудив, что ложиться спать на два часа незачем, она присела на пол у стены, прикрыла глаза. Подумала: «Минутку посижу только…» – и провалилась как в колодец.

– Ай, дэвла-дэвла-дэвла-а-а-а!!!

Пронзительный Катькин визг словно подбросил Устинью. Она торчком села на полу, открыла глаза и сразу же подумала: пока она тут бессовестно дрыхла, умер Яшка…

– Катька! Господи! Что…

Устя не договорила: с нар на неё взглянули чёрные, блестящие, чуть сощуренные конокрадские глаза. Яшка лежал на спине, подсунув под голову руку, и улыбался, показывая белые зубы. Катька стояла на коленях возле него, обхватив обеими руками простоволосую голову. Её трясло, как в ознобе. Растерянная Устинья переводила глаза с одного на другую, не зная, к кому кидаться первому. Затем взгляд её упал на окно, в которое сияющим снопом било зимнее солнце.

«Проспала! Вот ведь дурища, проспала лекарство дать!» Застонав сквозь зубы, Устя метнулась к табуретке возле нар, где вчера оставила стакан с настойкой. Стакан был на месте, но снадобья, к ужасу Устиньи, в нём не оказалось.

– Устька, не полошись! Не ори только! – быстро сказал Яшка, увидев, как краска сбегает с лица девушки. – Оно там, в стакане… шибко нужное было, что ли?

– Опрокинул?!. – одними губами спросила Устинья.

– Выпил, – виновато сознался цыган. – Понимаешь, проснулся утром… Только-только рассвело, ещё тёмно было… Пить хочется – страсть, всё тело ломит, встать – никак… Смотрю – ты спишь, Катька спит, мужики спят… А стакан на тубаретке стоит… Я решил – с водой, аль с чаем, ну и хлопнул его… Не рассмотремши…

– Горько же, дурак! Нешто не выплюнул?!

– Не! – торопливо и уже испуганно перекрестился Яшка. – Вот тебе крест, чтоб мне всю родню похоронить, – не плюнул! Всё внутрь ушло! А что – отрава была?! Устька, ты мне не ври, ты правду скажи! Чего я хватанул-то не того?!

Но Устинья, не слушая его, тщательно осмотрела нары и пол вокруг них, чтобы убедиться, что цыган не врёт. Затем вытерла пот со лба и с облегчением выговорила:

– Воистину, бог дураков любит! Да не пугайся, глупый, это лекарство было. Доброе, верное… Даст бог, поставим тебя на ноги. Ещё побежите по весне за кукушкой… Катька, дура, да что ты воешь-то, вставай!

Катька резко повернулась к подруге, вскочила – и тут же снова упала на колени.

– Устенька! Милая! Бесценная ты моя! Господь с угодниками мне тебя послали!!!

– Совсем ополоумела?! – завопила и Устинья, отпрыгивая в сторону. – Подымись, блажная, а то вот как двину по башке!!!

– Всё, что велишь, – сделаю! – не слушая, продолжала голосить цыганка. – Чтоб меня разорвало на этом самом месте – сделаю! Хочешь – побегу сейчас к твоему Ефиму и на верёвке его к тебе притащу?! Хочешь – скажу, что он чурбан чурбаном и пятки твоей не стоит, варнак бесстыжий?! Хочешь – морду ему набью за все слёзы твои?!!

– Дура ты, дура… – Глаза Устиньи сразу потухли. Она с грустной усмешкой прислонилась к дверному косяку. – Ты ему морду хочешь бить, а кто твоего конокрада на себе из огня вытащил? Что бы с Яшкой сталось, коли б не мой Ефим? То-то и оно… Ишь ты – морду… Да ты б до него и дотронуться не успела – а уж поперёк ворот половичком висела бы! Не верещи, весь лазарет вон уж перебудила! Пойду, что ли, воды принесу.

И, подхватив стоящее у печи пустое ведро, вышла за порог. Яшка проводил её взглядом, переглянулся с женой и озадаченно покачал лохматой головой.

* * *

Сергей Тоневицкий вернулся из Малоярославца в последний день своего отпуска, синим снежным вечером. Его ждали целую неделю и уже успели встревожиться. Соскучившиеся брат и сестра то и дело выбегали на крыльцо – без шуб, без валенок, под негодующие вопли горничной. И всё же пропустили тот миг, когда к воротам подлетела тройка и старший брат прямо из саней, весь засыпанный снегом, вбежал на двор и взлетел по крыльцу.

– Эй вы, сонные тетери, отворяйте брату двери! Бр-р, промёрз насквозь, как льдышка! Аннет, не прикасайся ко мне, ты простудишься насмерть! Аннет!!! Колька, сними её с меня немедленно, я весь ледяной! Да куда ж ты, дурак, сам на меня прыгаешь? Домна! И ты туда же?! Ну, только маменьки сверху недоставало!

Но Вера уже спешила из комнат с улыбкой и разведёнными руками.

– Серёжа, ну наконец-то! Мы уже не знали, что и думать! Ведь отпуск ваш кончается, а вас всё нет и нет! Право, сто раз подумаешь, прежде чем отправлять вас с комиссией…

– Вот, ей-богу, маменька, в кои-то веки ни в чём не виноват! – смеясь, оправдывался Сергей. – Такие метели, такие бураны – по двое суток приходилось на почтовых сидеть! Всю Калужскую губернию замело! Да ещё Стасовы не хотели меня отпускать! «Да зачем же вам, Сергей Станиславович, в Москву, когда вы прекрасно можете прямо от нас ехать в Петербург на наших лошадях!» Ох уж мне это провинциальное гостеприимство… Насилу я вырвался от мадам Стасовой и всего этого бабьего эскадрона!

– Серж!

– Прошу прощения – от очаровательных дам… Пахнущих нафталином и грибами! Ничего смешного, Аннет! Я теперь год не смогу в рот взять никаких грибных солений! А мне ещё пытались навязать пару жбанчиков с собой! Но зато время прошло недаром, и теперь… Александрин! Кузина, здравствуйте!

– Бонжур, Серж, – протяжно, в нос, произнесла Александрин, выходя из залы, – прямая как палка и с высоко задранным подбородком. Сергей прикоснулся губами к её холодным пальцам и почувствовал, что они чуть заметно вздрогнули.

– Как ваше здоровье, кузина? Не успели ещё простудиться? – спросил он таким неожиданно участливым тоном, что к нему изумлённо обернулись все – от Домны до княгини Веры. Удивилась и Александрин.

– Я… Нет, не простужалась… Благодарю вас, – с лёгкой запинкой, впервые не найдя подходящей светской фразы, отозвалась она. – Напротив, это вы вполне могли… Ну, слава богу, что всё благополучно. Вера Николаевна, мне распорядиться насчёт обеда?