Я училась. Целыми днями, вечерами и даже ночами я зубрила французский, читала умные книги, подсунутые мне Эллен, танцевала, играла на пианино свои первые гаммы и получала по кисти указкой, когда фальшивила. Теперь мой рацион составляла именно она, она же приглашала косметологов, визажистов и меняла мой стиль совершенно. Через три недели я уже не была похожа на себя. Моя спина выровнялась, волосы всегда были собраны в шикарную прическу, на лице безупречный макияж, соответствующий времени суток, как и наряд. Здоровалась с Эллен я всегда на французском.

Из зеркала на меня смотрела молодая женщина, совершенно мне не знакомая. У нее нежная ухоженная кожа, аккуратно уложенные длинные волосы, белоснежные зубы и нежно-розовые ногти с белой полосочкой по краям. «Фрэнч», который любила Эллен и говорила, что это дизайн на все случаи жизни. И мне всегда хотелось разбить проклятое… Ведь кроме меня этого больше никто не видит. Я ни с кем не общаюсь кроме Эллен.

В доме полностью сменился штат прислуги и охраны. Все они теперь совершенно молчаливы и снуют по зданию, как тени. У них нет имен, они отвечают только «да, госпожа» или «не велено, госпожа». С ними не заговорить. Да и не о чем. Мои водители меняются каждый день. Им всем запрещено входить в особняк, и они живут в домике для прислуги, куда запрещено входить мне.

После восьми вечера я посвящена целиком и полностью себе. Наверное, это было моим собственным мазохизмом. Заходить в интернет и искать новости о нем. Каждый день запрашивать в поисковике одно и то же. Где он сейчас, что делает.

Читать статьи, видеть видеоролики с конференций, парадов, слушать праздничные речи. Останавливать видео и всматриваться в его лицо. Трогать пальцами монитор, проводя по ресницам, по губам. По его волосам…Как же невыносимо я хотела знать, умеет ли этот человек любить. Умеет ли он говорить что-то хорошее, чувствовать…Есть ли у него сердце. И понимать, что даже если и есть, то в нем никогда не будет меня.

Жадно и ревностно смотреть на него с НЕЙ. Пожирать их взглядом и становиться в собственных глазах все ничтожней, мельче и уродливей. Наверное, ее он любит. Ее, их детей, семью…

И каждую пятницу лежать в постели совершенно голая и думать, как он ее трахает. Потому что сегодня их ночь, их вечер. У нее есть все… а у меня нет даже моего прежнего «ничего»…

Я его не ждала. Даже больше – я не хотела, чтобы он приезжал. Не хотела увидеть и сойти с ума снова, передумать, унизительно захотеть остаться. Гитлер вывозил мои вещи понемногу, так, чтобы их отсутствие не бросилось в глаза. Эллен часто открывала мой шкаф и проверяла его содержимое. Иногда выбрасывала оттуда вещи, которые ей начинали казаться неподходящими. Вначале я долго думала и не хотела брать украшения, подаренные Айсбергом, а потом решила, что это плата. Я тоже с ним не патоку ела с ложки. Я заслужила и честно заработала каждый из его подарков. И имею право оставить их себе и поступить с ними так, как мне захочется.

Отдала Гройсману только сережки, попросила продать, а деньги положить в ячейку в аэропорту. Он готовил мне документы для отъезда в Израиль. По рабочей визе. Сиделкой в дом престарелых. Я была согласна на что угодно. Даже на поломойку. Любая работа вызывает уважение…любая, кроме той, на которой я сейчас отрабатывала… Если повернуть время вспять, я бы никогда не подошла к Айсбергу и не предложила себя купить.

Гройсман вручил мне паспорт, завернутый в разноцветный полиэтиленовый пакет.

– Это все, что я могу для тебя сделать. На ПМЖ не получится. Мне нужно слишком много бумаг. Свидетельства о рождении твои, твоих родителей, бабки с дедом. Такое не делается быстро, да и спецслужбы там не пальцем деланые, вычислят, и вообще сядешь и еще меня за собой потянешь. А я туда в отпуск летаю и на лечении два раза был.

– Мне все равно. Хоть как-то…лишь бы выехать отсюда.

Ответила, выслушав его тираду.

– Кончится виза, свяжешься с Яшей. Там есть его визитка, он работает нотариусом в Тель-Авиве. Продлит тебе разрешение. Вообще по любому вопросу обращайся к нему. Это мой старый друг.

– Хорошо. Спасибо. Обращусь. Вот серьги. Я не знаю, сколько они стоят, но точно не мало.

– Конечно, не мало. Я бы сказал, целое состояние. Тебе на первое время точно хватит. А деньги снимать будешь?

– Нет. Он заметить может. Обойдусь без денег.

– Выезжать будем в четверг. Вечером. Когда французская болонка спать ляжет, я ей снотворного подсыплю, чтоб ее пораньше сморило. К машине проберешься сама. Багажник будет открыт. Ляжешь там и накроешься пустыми мешками. Машины сменятся. Пересядешь в другую часа через два пути. В аэропорт восемь часов езды. Тебя высадят неподалеку. Поймаешь такси и поедешь дальше сама. Самолет рано утром. Если ничего не обломается и пойдет по плану, то уже в пятницу будешь в Израиле. Там тебя встретит мой человек и отвезет в гостиницу. А дальше…а дальше уже бэ эзрат а шем*1 и сама справишься.

– Спасибо вам! Огромное!

Я его руки своими ладонями сжала, но он выдернул и осмотрелся по сторонам.

– Со мной чтоб как кошка с собакой в эти дни, поняла? Чтоб никто и подумать не мог, что я с тобой в сговоре. В аэропорту волосы перекрасишь, ни с кем не болтай. Выучи свое новое имя и имя работодателя, к которому едешь. Могут допрашивать и даже развернуть обратно. Максимальная скромность.

Кивнула и губы прикусила. Страшно. Сердце сильно колотится, но в нем поселилась надежда, что, может быть…о, боже, может быть, у меня еще все хорошо будет, и заживу честно и работу найду.

Неделя тянулась бесконечно, а из-за напряжения и постоянного ожидания, что кто-то что-то узнает, мне казалось, что дни превратились в десятилетия. Я продолжала для вида заниматься с Эллен и даже взяла дополнительные уроки танцев.

– Ну что, успокоилась?

Эллен поцеловала свою псинку между ушами и задорно посмотрела на меня.

– Успокоилась.

Я доедала свой омлет и старалась не смотреть на часы. Сегодня четверг…сегодня я последний день в этом проклятом доме. Никаких известий от Айсберга не было, и он ни разу не приехал. Наверное, заботится о своей беременной жене. Новости я больше не смотрела и маниакально в компьютер на залазила.

– Вот и умница…умница. Поверь, не самая плохая роль – роль любовницы. Иногда именно они дергают за нужные ниточки и даже руководят целыми государствами. Например, Диана де Пуатье и была настоящей королевой, а вовсе не Екатерина Медичи, которая лишь восседала на троне и носила корону, хотя…головные уборы Дианы были намного роскошнее любой короны. Один бриллиант, отнятый у любовницы брата Генриха Второго, чего стоил.

– У любовницы отца. Герцогиня Д’Этамп была любовницей Франциска Первого.

– Ну я же говорю – умница.

Тронула мое плечо кружевным веером (где она только берет все эти аксессуары) и снова погладила псинку.

– Так вот, почему бы не попробовать стать чем-то большим, чем просто…девка.