– Никогда не ждет тебя?

– Нет. Разве только если я сообщу, что рано вернусь.

Бернс усмехнулся:

– И наутро не подвергает тебя допросу с пристрастием?

– Нет.

– Неужели не случается, чтоб она спросила, какого черта и где ты шатался до рассвета?

– Нет, насколько я помню.

Бернс вздохнул.

– Ах, прелесть моя,– протянул он нараспев, выговаривая слова немного в нос.– Ловко же ты устроился.

– Что значит устроился? – Палмер с удивлением обнаружил, что снова сидит в кресле.

– У него жена, которая ни в чем его не подозревает, а он еще спрашивает, что значит ловко устроился.

– Она просто привыкла к особым условиям моей работы, вот и все,– пояснил Палмер.– У меня всегда было множество деловых встреч.

– Вудс Палмер-младший,– нараспев произнес Бернс,– неужели вы и впрямь такой простак, каким прикидываетесь? Палмер сидел некоторое время молча.– Если я правильно понял вас,– медленно произнес он,– а выразились вы достаточно ясно, вы считаете, что я должен был воспользоваться такими подходящими условиями.

– Вот именно,– подтвердил Бернс.– И чтобы шито-крыто. В нашем городе не найдется ни одного женатого человека, который не мечтал бы о такой вот нелюбознательной жене. Скажи, детка, как случилось, что ты не воспользовался этой возможностью? Ни одного адюльтерчика?

Палмер легонько усмехнулся, откинувшись на спинку кресла. Самое время сказать «спокойной ночи» и уйти. Именно теперь.

– Могу сказать,– услышал он собственный голос.– Мне такая мысль и в голову не приходила.

– Никогда не поверю.

– Я даже не знал бы, с чего начать.

– Ты меня не дурачь.

– Ладно, хватит,– произнес Палмер, вставая.

– Послушай, все это разговорчики в пользу бедных,– заявил Бернс.– Вуди, перед тобой дядюшка Мак, и он понимает, что к чему. По твоим глазам я все вижу, меня не обманешь. Я заметил, как ты оглядываешь девочек с ног до головы. Не знаю, зачем тебе отпираться, дружище, бьюсь об заклад, ты отлично знаешь, с чего начать.

Палмер снова сел, взял первый попавшийся бокал виски, наполовину опорожненный, и сделал неторопливый глоток. Он успокаивал себя тем, что, во-первых, намек Бернса – это лишь выстрел наугад, который случайно попал в цель. Бернс просто не способен к такой наблюдательности. Да и когда ему было наблюдать. Но тут же он понял, что ему нечем крыть. Молчание – вот единственное его оружие. Правда, он не всегда умел им пользоваться. Молчание было оружием отца.

– Никаких комментариев? – немного выждав, спросил Бернс.– Ну и не нужно.– Он вздохнул, затем, крякнув, потянулся к Палмеру и похлопал его по колену.– Я знаю, Вуди, знаю обо всем,– сказал он.– Но, деточка, это вовсе не должно вас огорчать. Тут нет ничего дурного. Это лишь признак того, что вы живой человек, вот и все. Наилучший признак.

Палмер слегка поежился. Он чувствовал, что его губы беззвучно шевелятся. Он смочил рот глотком виски.– Со мной все в порядке,– сказал он медленно и очень тихо.– Покуда я держу себя в руках.– Эти слова звенели в его голове еще долго, после того как он умолк. Он понял, что сознание у него начинает уже раздваиваться – обычное следствие того, что он основательно выпил. Он снова мог видеть себя со стороны сидящим в кресле, слышать, что сам говорит, и ему стало неловко за то, что он сделал такое признание. Но в то же время ему было решительно наплевать.

– Очень странно,– пробормотал он.

– А знаешь, что случается, когда захлопнешь предохранительный клапан? А? Котел взрывается, вот что бывает. Я, конечно, готов признать, что самообладание – великая вещь, однако в слишком больших дозах и оно вредно. А? – сказал Бернс.

– Со мной все в порядке,– услышал Палмер, что повторяет вновь то же самое.– До тех пор, пока я держу себя под контролем. И баста!

Бернс сокрушенно покачал головой: – Вы, банкиры, вы, обитатели Среднего Запада! Не знаю, в чем причина, но у всех у вас непорядок с сексом. Вместо того чтобы заставить его работать на вас, он сам крутит вами как хочет.

Палмер пытался поднять руку, но почувствовал, что не может. В то же время, наблюдая за собой откуда-то с другого конца комнаты, он увидел всю беспомощность этого движения и внезапно понял, что опьянел гораздо сильней, чем представлял себе.– Контроль,– произнес он,– вот в чем вся штука.

– Свобода действий – вот в чем вся штука,– возразил Бернс.– Человек не создан для того, чтобы держать себя под каким-то контролем,– добавил он и нервно поерзал в кресле.– Твоя супружеская жизнь – твое частное дело, Вуди. Эдис – шикарная женщина. То, что я говорил, конечно, не касается непосредственно ее или тебя. Не об этом речь. Я высказываю лишь общие соображения.

Палмер опять попытался поднять руку, на этот раз ему удалось оторвать плечо от спинки кресла.– Хватит,– пробормотал он.

– Я сказал уже, что это не касается тебя лично,– безжалостно напомнил ему Бернс.– Мужчины отличаются от женщин. У женщин есть дети, и они вьют для них гнездо. И все такое. Инертность – вот женская отличительная черта. Я, конечно, не имею в виду необузданных баб или проституток. Я имею в виду обычных порядочных женщин. Такая встречается с сексом только однажды, у себя дома. Но мужчины созданы иначе. Это вечные искатели приключений. Такая уж у них природа, Вуди. Взгляни, как устроен мужчина и как устроена женщина, и тебе будет ясно, что она останется инертной, а ему сам бог велел не зевать, а действовать. И люди не в силах что-то изменить. Они такими сотворены – вот в чем штука. И следовательно…– Бернс нахмурился и умолк.– И следовательно…– Он размашистым движением провел рукой по своим узким губам…– И следовательно,– выговорил он наконец,– никакого значения не имеет: как бы прекрасно ни было дома, мужчина вечно чего-то ищет. А когда дома не все хорошо, он уже не спрашивает: почему? Он сам начинает искать ответ на этот вопрос уже вне дома. У некоторых все хорошо и дома и вне семьи. В таких случаях никто не виноват – ни они, ни их жены. Просто мужчины не могут с этим совладать. Такая уж у нас природа. Вот и все.

Палмер долгое время сидел неподвижно. Он чувствовал себя непринужденно, мог даже уснуть на глазах Бернса. Но в то же время, наблюдая за собой откуда-то со стороны, он видел сам себя в этом жалком, неприглядном обличье. С огромным усилием он выпрямился в кресле и заявил: – Все это чушь.

Бернс расхохотался: – Чем скорее, душенька, ты поймешь, что я говорю чистейшую правду, тем скорей самому тебе станет легче жить.– И он опять потянулся к телефону: – Давай позовем Персика, а?

Палмер закрыл глаза.– Никаких Персиков, никаких Пончиков.– Он открыл глаза и медленно вытолкнул себя из кресла, чувствуя, как неприятно напряглись у него мускулы, когда он встал на ноги.

– Разве это может повредить? – настаивал Бернс.– Вполне порядочная дамочка, днем она работает кассиршей на аэродроме. Поневоле должна быть порядочной, верно я говорю?