С тех пор как Фил покинул Энн, он, как только мог, защищался от одиночества. Влюбленность была лучшим способом из всех, что он нашел. В том декабре в письмах к Кирстен Нельсон он перепечатывал (как и для Кэрол Карр) страницы из его любимых стихов, в том числе и «Песню счастливого пастуха» Йейтса[153] и строки из произведений Лукреция[154], Еврипида[155], Спенсера[156] и либретто для цикла Шуберта Die Winterreise[157]. Он даже написал для нее собственную поэму.

Они так часто разговаривали по телефону, и Фил купил очень длинный шнур, чтобы Кирстен могла сидеть более комфортно во время их бесед. Не так давно эмигрировав из Норвегии, Кирстен часто чувствовала себя одиноко и неуютно в обществе. Она вспоминает: «Я не знаю, действительно ли он влюбился в меня, но он был так добр, что принял меня. Я думаю, что он отводил мне роль своей мертвой сестры. Он чувствовал, что должен был присматривать за мной». Фил был самым внимательным и заботливым: «Как-то у меня была почечная инфекция, и я очень сильно болела. Фил позвонил, а я была дома одна – Рэй ушел по делам. Это очень расстроило Фила – он приготовил для меня похлебку из моллюсков, сел в такси из Окленда, взяв похлебку с собой, позаботился о моем ребенке, искупал его и уложил спать».

Но, как прекрасно знал Фил, у него не было никакого будущего с замужней Кирстен. И Фил жаждал не только любить на расстоянии, но – иметь жену рядом с собой.

В начале 1964 года Фил познакомился с Марен Хакетт, прекрасной женщиной, которая тоже посещала епископальную церковь Святого Колумбы в Инвернессе. Как-то, навещая дом Фила и Энн, Марен взяла с собой падчерицу, Нэнси Хакетт, застенчивую, привлекательную молодую женщину с длинными темными волосами. Теперь, в конце года, Фил снова встретил Нэнси вместе с ее сестрой Анн во время обеда в доме у Марен. Фил был под сильным впечатлением как от Нэнси, так и от Анн. Ситуация осложнялась тем, что и Марен привлекала Фила. Но вскоре Фил сосредоточился на ухаживании только за Нэнси, которая все еще была увлечена приятелем, с которым познакомилась во Франции, когда год училась в Сорбонне. Именно в том самом году Нэнси была госпитализирована из-за нервного срыва и вынуждена была вернуться в Штаты под опеку семьи.

Нэнси беспокоилась (как и Марен), что в ее двадцать один год она была слишком молода для Фила, которому недавно исполнилось тридцать шесть лет. Но Фил, тянущийся к красивым женщинам ее типа, не жалел усилий, чтобы смягчить эти опасения. За это время он сочинил поэму «К Нэнси», которая начиналось такими строками: «Цветок высокий на тонком стебле:/Такова непрочная юность», – а заканчивалась вполне в духе Лукреция: «Мы только атомы в мире твоем необъятном». В свой день рождения, 16 декабря, Фил отправил Нэнси письмо, в котором попробовал представить все это в виде «прикола»: «Представь себе: я люблю тебя такой, какая ты сейчас, что ты мне можешь дать и что ты уже дала мне, – не то, что ты могла бы или когда-нибудь сможешь дать мне, – другими словами, не думай о будущем во взаимоотношениях со мной, не беспокойся о том, чтобы давать какие-то формальные обязательства».

Но уже 19 декабря Фил умолял ее переехать к нему. Нэнси хотела заниматься живописью и поэзией; жизнь с Филом могла бы предоставить ей мир, покой и экономическую поддержку для этого, а также дружеское общение «с Джеком [Ньюкомом] и со мной, плюс – с дюжиной ребят и их девушками […], которые всегда на заднем дворике». А потом Филу хватало смелости написать:

Фил, с тремя браками за спиной, знал, что пускается в рискованное предприятие. В рождественском письме к Кэрол Карр он признавался: «Когда-нибудь она [Нэнси] уничтожит меня. Я слишком сильно ее люблю».

Но рисковать ради любви лучше, чем становиться «монадой, не имеющей окон». В марте 1965 года Нэнси переехала в коттедж в Восточном «Гаквилле». В июле 1966 года они официально оформили свои отношения.

И – прямиком в середину шестидесятых годов.