Поэтому хорошенькая Патушинская, таившаяся в недрах квартиры, и не попала на фото.

Из показаний Молчанова: «Эта группа была снята 9 марта 1914 года совершенно случайно по желанию кого-то из присутствующих фотографом Кристининым».

Рассказал Молчанов и о другой фотографии.

«Им же (Кристининым. – Э. Р.) незадолго до этого или вскоре была снята другая группа, аналогичная первой... насколько я помню, в той группе, кроме Распутина, были госпожа Головина, госпожа Гиль, Ден, какая-то дама, приехавшая из Сибири с какой-то просьбой к Распутину, какая-то старушка с Васильевского острова и старшая дочь Распутина Матрена».

Обе эти фотографии, снятые до страшного июля 1914 года, как бы подводят итог первому периоду жизни Распутина.

Показания Молчанова целиком подтверждает в «Том Деле» еще одна «героиня» обеих фотографий – Муня Головина.

«Предъявленная мне фотокарточка, на которой я изображена в первом ряду, второю с левой стороны... изображены собравшиеся в квартире отца Григория (Английский проспект, 3)... Кроме меня и отца Григория изображены Зина Тимофеева, Мария Сергеевна Гиль... Ольга Клейст, у ног Распутина сидит Акилина Никитишна Лаптинская... Во втором ряду Александра Александровна и Александр Эрикович Пистолькорс, Софья Леонтьевна Волынская, Анна Александровна Вырубова, Александра Георгиевна Гущина, вдова врача, и отец Распутина, ныне умерший», – добросовестно перечисляет все те же фамилии Муня.

ДАМЫ ЗА КАДРОМ

Но, может быть, самая важная и таинственная посетительница «салона» на фотографию не попала. Ее тогда не было в Петербурге – Ольга Лохтина жила в скиту у монаха Макария и лишь изредка приезжала в столицу к «Саваофу». Ее появления в распутинском доме довольно одинаково описаны очевидцами.

Из воспоминаний Жуковской: «В передней раздался сильный шум. Я повернулась к полуоткрытой двери, а на пороге уже колыхалось что-то невероятно яркое, широкое, развевающееся, нелепое... и высоким звенящим голосом выпевало по-кликушечьи: „Хри-и-стос в-о-о-о-скре-есе!“... Мимо меня пронеслось это... и рухнуло между моим и Распутина креслами... Стремительно вскочив, Лохтина обняла сзади его голову и стала... дико целовать его, выкрикивая захлебывающимся, срывающимся голосом: „Дорогусенька, сосудик благостный, бородусенька...“ Отчаянно отбиваясь, Распутин кричал, полузадушенный: „Отстань, сатана!“... Наконец, оторвав ее руки от своей шеи, он отбросил ее со всего размаху в угол... Тяжело дыша, Лохтина добралась до кушетки... звонко выкрикнула: „А все же ты мо-ой!.. И я зна-а-ю, ты ме-е-ня лю-ю-бишь!..“ – „Ненавижу я тебя, сволочь!“ – быстро и решительно возразил Распутин... „А я к тебе опять приложусь!“ Мгновенно подбежав к Распутину, она обхватила его голову... Распутин ударил ее так, что она отлетела к стене, но... Лохтина опять закричала исступленно: „Ну, бей, бей! бей!!“... Наклоняя голову, Лохтина старалась поцеловать то место на груди, куда ее ударил Распутин... Она напоминала какую-то страшную жрицу, беспощадную в своем гневе и обожании».

Впрочем, похожую сцену уже описал Филиппов...

Но после избиения Жуковская увидела весьма загадочный обряд: «Вдруг Вырубова подошла к Лохтиной, встала перед ней на колени, поцеловала ей руку, потом вернулась на свое место. „Догадалась, наконец!“ – очень спокойно сказала Лохтина... А потом сказала: „Что-то я не вижу своей послушницы! Ну живо, живо! На колени, и ручку, ручку!“ И Муня, встав на колени перед Лохтиной, поцеловала ей руку...»

И это не вымысел. Муня так объяснила свое странное поведение следователю: «В 1913 году в виде протеста против нападок на Лохтину я стала называть себя ее послушницей и служить ей при ее приезде в Петроград... Этим я хотела заменить Лохтиной ее любимую дочь и предполагала, что ей будет легче, если она перенесет свою любовь хотя бы на какого-то постороннего человека».

Но остается вопрос: почему могущественная Вырубова склоняется перед Лохтиной? И почему в «Том Деле» свидетели рассказывают о дерзких телеграммах генеральши в Царское Село, которые терпела сама царица? И почему с этой полубезумной переписываются царские дочери? «На квартире Напойкиных (где жила Лохтина. – Э. Р.) она оставила письма и бумаги... я снял копии с писем к ней великих княжон Ольги, Татьяны и Марии», – показал Пругавин.

И Распутин отнюдь не всегда бьет Лохтину – порой он с ней подолгу о чем-то беседует. С его поклонницами она ведет себя строго, как старшая. Именно так описала загадочную генеральшу еще одна свидетельница – певица Беллинг: «Вошла женщина... в белом холщевом платье старинного покроя, в белом клобуке на голове... на шее у нее висело множество книжечек с крестами – 12 Евангелий... Она... что-то шептала Распутину, а когда кто-то громко говорил, она сердито смотрела, а потом не выдержала и сказала: „Здесь, у отца, как в храме надо, с благолепием“. – „Оставь их, пусть веселятся“, – сказал Распутин... „Веселие в сердце надо иметь, а снаружи – смирение“, – строго выговаривала она».

И пожалуй, прав Пругавин, приоткрывающий завесу тайны Лохтиной в «Том Деле»: «Я не решился бы утверждать, что она душевнобольная, только потому, что она утверждала, что Григорий – это бог Саваоф, а Илиодор – это Христос, потому что в таком случае пришлось бы признать душевнобольными и хлыстов, в мистике которых можно встретить утверждение таких ипостасей в том или другом учителе».

Так кто же она, эта странная генеральша?

И еще одной почитательницы Распутина нет на фотографии, хотя ее имя много раз мелькает в донесениях агентов охранки: «27 августа в 10. 55 к нему приехала... баронесса Кусова Вера Илларионовна... Баронесса осталась у него ночевать... 28 августа в 7.30 утра от него ушла баронесса Кусова...»

«Эффектная брюнетка, баронесса К» – так описывает ее Джанумова. «Кусова постоянно бывала в салоне Распутина, постоянно там вращалась, у нее были там разные дела, разные гешефты», – показывал в Чрезвычайной комиссии Манасевич-Мануйлов.

Итак, еще одна «деловая» дама с меркантильными соображениями, платившая Распутину телом за его услуги? Во всяком случае об этом отчасти говорит... сама Вера Кусова в «Том Деле».

Из показаний Кусовой Веры Илларионовны, баронессы, 27 лет: «Познакомилась с Григорием Распутиным в 1913 году... Муж служил в Крымском полку, шефом которого была императрица... Царская Семья жила тогда в Крыму. Мне хотелось мужа устроить получше. С этой целью, а также из любопытства как-то подошла на берегу к Распутину... Познакомившись с ним, изложила свою просьбу. Распутин обещал помочь мне. В июле месяце я ездила в Петроград недели на две и посетила Распутина с целью попросить еще об устройстве одного близкого человека и, кстати, с целью попросить у него духовной поддержки по поводу постигшего меня горя... Оказалось, однако, что дать мне духовное успокоение он не может, так как я увидела, что он приходящим к нему за советами говорит общими местами... Тем не менее, я продолжала бывать у Распутина, чтобы встретиться там с людьми, которые были для меня интересны или нужны... К Распутину как к святому я не относилась».

Тогда следователь предъявляет Кусовой ее телеграмму Распутину. И баронессе приходится объяснять странный смысл своего послания: «Ему было многое открыто... вот почему я пишу в 1916 году Лаптинской: „О, если бы отец Григорий и оттуда (из могилы. – Э.Р.) помог бы как-нибудь, научил...“