Вечный круговорот. Сначала кузнец выковывает более совершенный меч, потом воин с этим мечом идет на соседа и отбирает у него пищу и железо, которыми снабжает кузнеца, а тот взамен кует для воина еще более совершенный меч. Так было, есть и будет. И попытка вырваться из этого вечного круговорота никогда не приводила ни к чему хорошему. Китай являл тому наглядный пример. Его кузнецы отстали… Япония же не желала становиться вторым Китаем и не видела никакой возможности избежать этого, не ограбив своих соседей. Да и не хотела видеть. Не в нынешнем японском менталитете искать иные пути, если можно взять свое силой. Ни одна держава, даже сильнейшая из всех — Великобритания, не могла остановить Японию на этом пути. Слишком далеко британцы были от потенциального театра военных действий. Слишком дорого обошлась бы доставка сюда военных сил и их снабжение. Слишком уязвимы были пути доставки. Пограбить вместе — да, несомненно, тем и занимались. Заставить Японию слегка потесниться и поделиться, то есть где-то и в чем-то ограничить и пересмотреть собственные аппетиты, — тоже да. Но вот остановить… Только одна из всех европейских держав могла бы сделать это. Та, у которой именно здесь проходила ее собственная граница, — Россия. Со всеми остальными Япония справилась бы. С кем-то быстро и просто, с кем-то долго и трудно, но справилась. В конце концов, японские пираты держали в страхе Желтое, Японское и все ближние моря уже много столетий, а уж теперь-то, когда им в руки попали современные броненосные корабли с дальнобойными пушками…

Столкновение между нами и Японией было совершенно неизбежным. Вопрос лишь в том, кто победит и какой ценой. Ибо поражение России из текущего момента представлялось очень маловероятным и совершенно не фатальным, а поражение Японии означало ее полный крах, что порождало в японских руководящих кругах бешеную мотивацию на победу. И это казалось мне самым опасным. Не будучи специалистом, все-таки рискну предположить, что и в другой реальности Россия была заметно сильнее Японии. Пусть не настолько, как сейчас, но сильнее. Однако проиграла. И я не мог бы дать руку на отсечение, что предпринятых мною усилий будет достаточно для того, чтобы мы сумели преодолеть это стальное японское стремление к победе.

Что ж, оставалось только ждать и надеяться.

— Вашскоблаородие!

Капитан первого ранга Сергей Мефодиевич Брилев-второй вынырнул из сна и оторвал голову от подушки. Над ним склонился вестовой.

— Что там, Потап?

— Дык это… ри… ну, значить, грамму принесли. Его блаародие мичман Штыров, значить…

Брилев откинул одеяло и сбросил ноги вниз, сев на кровати. После чего бросил взгляд на часы. Пять тридцать. Вот черт, значит, что-то важное. Мичман Штыров, командир БЧ-4, был нынче дежурным по радиостанции, и то, что он лично принес радиограмму, ни о чем не говорило. Но сам факт, что ради этой радиограммы разбудили командира…

— Сейчас… — хриплым со сна голосом отозвался капитан. — Скажи — пять минут. И это, мундир подай.

— Эт мы счас! — Вестовой тотчас прянул к двери капитанской каюты. — Эт мы сей момент!

Потап, старый матрос, потерявший во время перехода через Индийский океан четыре пальца на левой руке, перевелся на «Гридень» вместе с Брилевым-вторым, назначенным на крейсер капитаном с «Алмаза», флагманского корабля «золотой» эскадры генерал-адмирала. На «Алмазе» Брилев-второй был старшим помощником. Вернее, на том крейсере он прошел путь от четвертого штурмана до старпома. И всегда считал, что ему очень повезло. Потому что «золотая» эскадра была самой плавающей во всем Российском флоте. Нет, и сам Российский флот плавал много. Во всяком случае, поболее того же французского или немецкого. Такова была политика генерал-адмирала — он считал, что лучше пусть во флоте будет два корабля вместо трех, но их экипажи должны быть подготовлены так, чтобы в бою иметь возможность заменить эти три корабля. Потому Российский императорский флот плавал, стрелял, ремонтировался, а затем снова плавал и стрелял. За время службы практически каждый матрос, не говоря уж об офицерах, как минимум один раз принимал участие в операции по замене стволов орудий Главного калибра и в каком-либо среднем ремонте машин и механизмов со вскрытием палубы. Но генерал-адмирал также считал это не просто неким полезным опытом, а неотъемлемой частью подготовки любого матроса и офицера. Мол, экипажи обязаны знать свои корабли не только «снаружи», но и «изнутри». Все военно-морские базы Российского императорского флота были оборудованы ремонтно-восстановительными мощностями, которые в любом другом флоте непременно сочли бы избыточными. Но при той интенсивности эксплуатации кораблей, какой отличался русский флот, их едва хватало. Естественно, при таком подходе затраты на годовое содержание корабля превышали таковые в любом иностранном флоте. Даже у довольно много плавающих англичан. Отчего между Военно-морским ведомством и Министерством финансов были постоянные трения. Но великому князю каждый раз удавалось склонить чашу весов в свою пользу. По всему флоту ходила байка о том, как он во время очередных дебатов по бюджету метко срезал министра финансов Витте, когда тот начал возмущаться излишними, на его взгляд, расходами на содержание флота — мол, во всех цивилизованных странах на обучение морских артиллеристов выделяются куда меньшие суммы и России давно пора перестать «выстреливать деньги в воду». На это генерал-адмирал ответил одной фразой: «Потопим — пожалеют».

Однако даже и на этом фоне самого плавающего флота в мире «золотая» эскадра выделялась тем, что плавала еще больше. Сергей Мефодиевич застал времена, когда на каждый крейсер «золотой» эскадры назначали по два экипажа. Как их еще называли — «правый» и «левый». Откуда пошло такое название — никто точно не помнил, на флоте ходило много баек, а суть наличия двух экипажей была в том, что каждый проводил на крейсере по полгода. Большую часть этого времени (от четырех до пяти месяцев) крейсер, как правило, был в море — в походе в Трансвааль, на севера, Дальний Восток либо куда еще, или участвовал в регулярных учениях на Балтике, а на худой конец, в Маркизовой луже. Вторую же половину года экипаж проводил на берегу, в казармах на базе, отдыхая, занимаясь учебой либо просто оказывая помощь в очередном ремонте собственного крейсера. В это же время офицерам, кондукторам, обер-офицерам и отличившимся матросам предоставлялись отпуска… Правда, так продлилось недолго, всего около пяти лет, — потом число кораблей в русском флоте настолько возросло, что на каждый опять стало приходиться по одному экипажу. Но те времена Брилев-второй вспоминал с ностальгией. Во всех отношениях. Ибо и позажигал он в ту пору, пришедшуюся как раз на его мичманство и лейтенантство, неплохо, поскольку при «базовой» дислокации экипажа свободного времени у офицеров вечерами оставалось много, и в получении знаний и навыков, необходимых военному моряку, также продвинулся. Ну да что говорить, если, например, в период «базовой» дислокации их «правого» экипажа курс радиодела им читал сам изобретатель радио Попов, а артиллерийский курс — офицеры ГАУ и МТК. И ведь не только офицерам читали, а вообще всем, и матросам в том числе. А потом, когда наставала их очередь принимать корабль и выходить на нем в море, все полученные знания и умения, которые отрабатывались на установленных в классах и на учебных площадках тренажерах, закреплялись и шлифовались в дальних походах. За тем же трансваальским золотом, например…