Сердце – как обоняние от постоянного резкого запаха – стало атрофироваться. Тевтонец, стальной рыцарь, закончил загрузку и перевоплотился. Теперь он состоял из устава, циркуляров и правил. Он не делал различий между своими и чужими, а действовал согласно инструкции. Как положено. И не думал, просто выполнял, добиваясь, по инженерной привычке, идеального результата.

Каждый день Петька с головой окунался в чужие пороки и страсти – зависть, гордыню, страх и вспоминал те дни, когда он возился в машинном масле. И как тогда, – отмыться до конца было невозможно. Это человеческое дерьмо въедалось под кожу и волочилось облаком следом. Ему казалось, что и Женька чует этот запах чудовища, чуть брезгливо касается, когда он приходит домой, стремится скорее выскользнуть из объятий и под каким-нибудь предлогом уйти на кухню. И только Нилочка и Вовка бросались к нему навстречу радостно. Все маленькие дети любят родителей абсолютной, божественной любовью. Им все равно, кто их папа, – спившийся урод, мразь, бросившая их на улице, жирная гнида, ворующая у нищих, или жестокий убийца. Он для них все равно лучший на свете. Это было последнее, что помогало майне либе Питеру не сдохнуть внутри чекистского Левиафана, и единственное, что отравляло его серое служебное существование.

Система его не сломала, а поглотила. Он варился в ее соку до середины 1939 года. А потом она его смачно выплюнула. Так он наивно думал.

Приказом НКВД СССР 8 мая 1939 года начальник отделения 3 отдела УНКВД Каменец-Подольской области был уволен в запас согласно статье тридцать восьмой.

38-я статья об увольнении начальствующего состава из кадров и действующего резерва Главного управления государственной безопасности была особой. Это не выслуга сроков, не болезнь и не переброс на более важный участок или, упаси боже, служебное несоответствие. Это особые причины, «отдельные случаи», как аккуратно назвали их составители. Особых причин было всего три. Одна другой страшнее:

а) приговор суда или решение Особого совещания при НКВД СССР;

б) арест судебными органами;

в) невозможность использования на работе в Главном управлении государственной безопасности.

У Петра Ивановича Косько был пункт В.

Репрессии тридцать седьмого, а затем тридцать восьмого были такими массовыми, бессмысленными и беспощадными, что назревал бунт. Как загнанное в угол, обезумевшее от страха животное внезапно вцепляется в горло более сильного и страшного соперника, так и советский народ, особенно за пределами больших городов, содрогаясь от ужаса, уже дошел до той черты, что был готов к восстанию. Это почуяли и в НКВД и, чтобы снять напряжение и выпустить пар… заявили про перегибы на местах и устроили чистку в органах. Под нее со своей немецкой дотошностью и пунктуальностью во всем – от отчетов до расстрелов – и попал Косько. Он не водил особой дружбы с коллегами, не интриговал, не заискивал и не выслуживался.

– У-у-у, свинцовожопый, раздавит и не заметит, – жаловался по пьяни его зам, – ни эмоции, ни реакции.

Вот и пошел он первым в запас с порицанием и понижением с лейтенанта обратно в младшие.

Петька пришел домой, обнял детей, разулся, сел за стол и спокойно и ровно сообщил, что они возвращаются домой.

Женька подпрыгнула: – Домой?! Правда домой? В Одессу! Слава богу!..

И, поймав колючий взгляд Петьки, осеклась: – Слава партии и чуткому руководству!

– Не ехидничай. Вещи собирай. Меня уволили. В запас. Младшим лейтенантом.

– Как уволили?! Как так можно? Просто вышвырнули и все? За что? За то, что ты им все планы перевыполнял? Под пулями ходил? Банды ликвидировал?!

Петька стукнул ладонью по столу.

Со звоном, перелетев через тарелки, грохнулась на пол ложка.

– Хватит! Вещи собирай!

Женька скинула с плеча полотенце, подошла и наклонилась к Пете:

– Ты, милый, не стучи. А то я же тоже могу сказать: «Хватит», и вещи свои ты соберешь и к любимой маме жить пойдешь. Не в церкви венчаны. Уволили? Пойди за дом, постреляй, пар выпусти. А на меня тут стучать не надо! – Она выдернула из пачки беломорину, прикусила и, швырнув на стол полотенце, вышла в сад.

– Дура! – шепнул Петя в тарелку.

Возвращение в Одессу было нерадостным. После первых восторгов, застолий и гостей начались будни и вопросы: почему вернулись и кем будет Петя теперь? Что привезли? В какую школу пойдет Нилочка и как вообще у нее с учебой?

С одной стороны – с родными, с другой – за эти годы и Петя и Женя привыкли к своему, хоть и казенному дому. А тут снова и Фира за стенкой, и Фердинандовна через двор, и повзрослевшая Ксюха за полночь, и гостящий неделями у бабушки Анькин Ванечка… Работы у Пети не было. На учет поставили, велели ждать дальнейших указаний. На родной железке почти никого из старых знакомых не осталось, а те, что были, шарахнулись от него как черт от ладана. Петька умом понимал – в конторе его воспитывают, показывают, что без и вне системы он – никто. Но как себя вести? Каяться? Держаться? Просить помощи? Он не знал и решил выбрать то, что ему комфортнее всего – ждать. И просто пошел искать работу, с немецкой методичностью обходя контору за конторой, пока не устроился… на швейную фабрику Иванова. В охрану. Ни на какие ремонтные работы его не брали. Постигая смирение во всех формах, Петька особенно был рад ночной смене – там можно было спокойно дремать – без такого количества членов семьи на крошечные комнаты – и не слышать, как шушукаются за стеной сестры, а его Женя шипит на родственниц и соседок:

– Оставьте его в покое. Не под суд! Не враг народа. Документы, видимо, потерялись. Я – не бедная. А я считаю, что мне повезло!

Да, Петька, попал под показательную зачистку, но несмотря на крушение карьеры – легко отделался. Если бы он знал, кому обязан спасением от ссылки… Паскудная старшая сестра Женьки, та самая Лидия Ланге, которая воротила нос от бедных родственников, услышав от Ирода, что Петьке светит срок, уговорила его посодействовать. Разумеется, не бесплатно и с обязательствами с ее стороны.

Одесса – удивительный город. Здесь даже злейшие враги, отбросив публичные обвинения, садятся за стол переговоров, если дело касается бизнеса. Гешефты важнее принципов. Поэтому тут всегда можно договориться, а если не получилось – значит, не с тем общались или решили сэкономить. Ирод, несмотря на свои маниакальные склонности, благоволил Лиде, да и она со своим салоном была источником не только ценной информации, но и редких сокровищ – как материальных, так и человеческих.

Ирод и сам присматривал за подопечным, с удовольствием читая доклады о всех его унижениях. Это было частью неведомого Петьке плана. А тут еще и Лида заступилась, и будет должна. Грех не воспользоваться.

Петька был, пожалуй, единственным человеком на Молдаванке, кто воодушевился, получив повестку в НКВД.

– Ну хоть какая-то ясность, – шепнул он Женьке.