Девушка вернулась посвежевшей, пахнущей шампунем с запахом луговых цветов. Белый махровый халат контрастировал со смуглой кожей, создавая лиричную домашнюю гамму. Шевцов собрался сменить ее в ванной, и она пошла за ним:

— Я должна позаботиться о твоей ране…

— Вы ранены, Игор? — всполошилась миссис Джексон.

— Поцарапал ногу при аварийной посадке.

Рана Шевцова заживала даже быстрее, чем надеялась Шерон. После ванны, также надев халат, он почувствовал себя намного бодрее, а двойная порция виски еще больше улучшила его состояние.

— Ну а теперь, когда заговорщики вместе и никто не ляпнет мне лишнего, — сказала миссис Джексон, — объясните хоть что-нибудь…

— Ты была права, мама. — Шерон опустила руку на ее плечо. — За нами гонятся плохие парни.

— Я так и думала… Это Эванс?

— Я не думаю, что это Эванс. Хотя, возможно, и он тоже… Мама, нам придется уехать. И я очень тебя прошу: никому ни за что не говори, что мы были здесь. Пока никто не должен знать, что мы живы. Да, сколько у нас денег в банке?

— Не очень много. Я думаю, тысяч тридцать. Ах да! — Она вынула из ящика чек Эванса. — Вот… Если это деньги правительства, то, я полагаю, они по праву принадлежат тебе. А если тут замешаны плохие парни — тем более.

— Мама, пожалуйста, сделай кое-что прямо сейчас. — Шерон выглянула в окно, дом по-прежнему окружала мирная тишина. — Съезди в Грин-Бей, получи наличными эти пятьдесят тысяч и наши тридцать тоже. Если в банке не найдется столько, получи сколько есть. Купи скромный костюм для Игора… Нет, лучше джинсы и свитер, что-нибудь такое неброское, только не в тех магазинах, где тебя знают. С почты отправь пять тысяч долларов лесничему Национального парка Луизианы от имени двух друзей — он поймет. И возвращайся как можно скорее…

— Да, понимаю…

Миссис Джексон скрылась в спальне, где спешно переоделась в выходное платье. Шевцов и Шерон следили через окно, как она выгоняет из гаража видавший виды «додж», долго заводит мотор. «Додж» чихнул, изрыгнул синий дым и покатил по дороге к Грин-Бэю.

Шерон повела Шевцова на второй этаж, в свой маленький кабинет.

— Вот как ты живешь, — осматриваясь, тихо сказал Шевцов. — Здесь много света…

— Да, — громадные глаза Шерон приблизились к его лицу, — я люблю, когда много света.

Внезапно она спохватилась, что расстояние между ними перешло грань приличий, и смущенно отвернулась.

— Я пойду переоденусь.

Она выскочила из комнаты и побежала по лестнице вниз. Шевцов почему-то ощутил облегчение, когда остался один.

Он машинально перебирал бумаги на столе Шерон, но поймал себя на том, что как бы влезает в ее частную жизнь, и разложил листы в прежнем порядке. Снизу доносился деревянный стук, очевидно, Шерон открывала дверцы шкафов. Шевцов включил настроенный на ультракороткие волны радиоприемник. Программы местных станций не привлекли его, он передвинул рычажок в диапазон коротких волн и покрутил верньер в порыве внезапного острого желания услышать что-нибудь по-русски. Вместо этого он наткнулся на программу «всемирной службы „Радио Европа“ из Парижа.

Шевцов не настолько хорошо знал французский, чтобы полностью понять смысл передачи, но повторяющиеся слова «Магеллан», шаттл, «НАСА» и фамилии астронавтов недвусмысленно указывали, о чем идет речь. О господи, да о чем же еще?! Шевцов протянул руку к верньеру, но она повисла в воздухе на полпути. Что-то мешало ему изменить настройку… Этот голос. Далекий голос в эфире мучительно напоминал Шевцову… Что? Он не мог вспомнить, но был абсолютно уверен, что слышал этот голос раньше. Но когда, при каких обстоятельствах?

Передача закончилась.

— Вы слушали комментарий Джона Хойланда на волнах «Радио Европа»…

Хойланд! Это имя фотовспышкой осветило закоулки памяти Шевцова. Все стало ясным, как июльский полдень. Этот приятный, располагающий голос, он лился тогда свободно и раскованно, цепляя, уводя за собой — вот как сейчас, в передаче «Радио Европа». Тот же голос, те же интонации, воскресившие прошлое.

Шерон застала Шевцова погруженным в глубокую задумчивость. Он даже не обратил внимания на то, как прелестно она выглядит в лиловом шелковом костюме и белых открытых туфельках.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила девушка. Шевцов выключил приемник:

— Знаешь, я, кажется, нашел.

— Что нашел?

— Кого, — поправил Шевцов. — Только что случайно услышал передачу… И думаю, что нашел журналиста, которому можно доверять. Правда, он в Париже. Он американец, но живет во Франции. Обозреватель «Радио Европа» Джон Хойланд.

— Ты знаком с ним?

— Да как сказать… — Шевцов подошел к окну, окинул взглядом пустынную дорогу к Грин-Бэю. — Виделся…

— Хороша рекомендация! — фыркнула девушка.

— Я расскажу… Это было несколько лет назад, я играл тогда в волейбол. Наша команда выехала во Францию на товарищеский матч. Там, в Париже, мы и познакомились с Хойландом, он работал тогда спортивным обозревателем. Посидели в ресторане, поболтали… Он отлично говорит по-русски, рассказывал увлекательные истории…

— И это все? Ты готов довериться человеку только потому, что он говорит по-русски и умеет связно изложить пару историй?

— Подожди, Потом случилось… В общем, один из наших парней влип в крупные неприятности по собственной глупости. Очень крупные. Хойланд помог ему, фактически вытащил, спас, подставляя себя. Никакой выгоды от российского парня он, разумеется, получить не мог. Не мог и опубликовать эту историю, чтобы подзаработать на ней, — она не из тех. Он просто рисковал собой ради практически незнакомого ему человека из чужой страны, потому что ему казалось, что так будет правильно, вот и все.

Шерон присела на складной стульчик:

— Но ведь все это было невесть когда… Захочет ли он ввязываться?

— По-моему, такие люди не меняются… Наша история как раз для него — сейчас он делал передачу о «Магеллане»… И потом, никого другого у нас все равно нет. — Глаза Шевцова потускнели. — Но это пустые разговоры, Шерон. Мы не можем купить билет и улететь в Париж.

— Да… А если позвонить на радиостанцию?

— Объявить о себе на весь мир? Да и что я ему скажу…

— А что ты ему скажешь при встрече?

— Быть может, ничего… Думаю, он узнает меня… Я имею в виду, не только как члена экипажа «Магеллана», но и как русского волейболиста из той злополучной команды… Впрочем, он и так вряд ли забыл… Но это другое дело. Там я буду видеть перед собой человека. Доверие — вопрос личного контакта, Шерон.

Девушка молчала. По ее сосредоточенному лицу Шевцов видел, что она о чем-то напряженно размышляет, вернее, взвешивает со всех сторон известные факты перед принятием решения.