Перемену Михаил ждал недолго. Но когда после звонка на школьный двор высыпала галдящая орава, он растерялся. Трудно было кого-то отыскать в этом муравейнике. Он так бы и ушел ни с чем, если бы двое мальчишек не вздумали от него прятаться, бочком-бочком они пробирались к школе. Михаил сразу узнал румяного крепыша из соседнего дома.

Догнал он их уже на крыльце.

– Вы были вчера на стройке?

Оба захныкали.

– Говорите, были?

Извиваясь, мальчишки рвались из рук.

– Кто его толкнул в огонь?

– Никто не толкал, – верещал крепышок.

– Прекратите! Что вы делаете?

Михаил оглянулся и увидел учителя. От неожиданного окрика он разжал пальцы. Мальчишки полетели на землю, но тут же подхватились и кинулись в разные стороны. Учитель шел прямо на него. И тогда Михаил побежал, так же трусливо, как эти мальчишки.

Если с утра он еще верил, что сумеет выбраться в больницу и разыскать Нину, то после этого бегства у него оставалось единственное желание – как можно быстрее набрать водки, а потом запереться дома и никого не видеть.

А день все не кончался. Снова появилось чудовище с головой гусеницы и телом ящерицы. Оно выползало из-за камней и разглядывало его, пока он не засыпал. А просыпался он оттого, что эта поганая тварь щекотала его своей мохнатой мордой. Он вздрагивал, плевался и кричал. Звал Нину.

Один раз в полусне он слышал, как заходили в квартиру, но он затаился, и к нему никто не подошел. А может, никого и не было.

Потом он вдруг догадался, что его обманули. Ведь сестра вспоминала, как Славика знобило, но почему его должно знобить, если он обгорел? Просто Нинка решила попугать его, чтобы он впредь никуда не уходил. А он и поверил. Но теперь-то он не такой дурак. Разве может сгореть здоровый человек, пусть даже мальчишка? Эка невидаль – солярка. Всегда успеешь погасить огонь. Надо упасть в траву и кататься по ней. Или еще лучше – сбросить одежду и затоптать пламя. А не затопчешь – и черт с ней. Он же заработал в артели кучу денег. Пусть горит одежда.

С коробком спичек, зажатом в кулаке, хорошо знакомой дорогой он прибежал к гаражу и остановился возле бадьи с грязным бензином для мытья рук.

«Сбросить одежду и затоптать ее. А не затопчешь – и бог с ней. Пусть горит одежда…»

Михаилу показалось, что он просто спал, а теперь вот его разбудили голоса и он лежит с закрытыми глазами и слушает.

– Глупая ты.

– Ничего вы, теть Зин, не понимаете, только сильная личность может совершить такой поступок.

– Молодая ты еще, вот и видишь личность в каждом дураке, чем дурнее, тем личность больше. Нинке-то каково.

– Нет, теть Зин…

– Конечно, герой. По пьянке они – все герои.

Голоса куда-то уплыли. А когда Михаил снова пришел в сознание, он увидел молоденькую сестру с розой, вышитой на кармане халата.

– Нина, – позвал он.

– Молчите, молчите, – забеспокоилась сестра, – придет она. Все будет хорошо.

Глаза у Михаила закрылись. Сестра замолчала. Но перед тем как снова потерять сознание, он услышал, что сестра плачет.

Игры на интерес

Часть первая. Пруха

1

– Пика.

– Пас.

– Мизер.

– Опять! Прет карта, и вся в одни руки.

– Мизера, мальчики, ходят парами. – Орехов нежно улыбается партнерам.

Волосы «мальчиков» пеги от седины. Один из них – Олег Васильевич, начальник управления, второй – Бельский, такой же, как Орехов, шеф-инженер, а если точнее – бывший шеф-инженер, потому что по новому штатному расписанию они числятся старшими инженерами, но «шеф» звучит все-таки посолиднее. Рука Орехова зависает над прикупом. Они играют втроем, но есть в компании и четвертый – Вадим Демидов, тоже шеф-инженер. Неделю назад он уехал в командировку. Им вообще редко удается собраться полным составом – частые разъезды и всякие бытовые заботы отвлекают не одного, так другого. В прикупе трефовый туз и бубновая девятка. Орехову впору сделать облегченный выдох, но он прикидывается удрученным и ждет, как поведет себя Бельский, и тот попадается на удочку, но тоже не злорадствует в открытую, а так, исподтишка.

– Туз, он и в Африке – туз! – говорит ободряюще и подмигивает начальнику, сейчас, мол, мы его.

Орехов старается выдержать кислую мину. Он медленно вставляет туза в конец длинной масти, а девятку между семеркой и валетом. Он с удовольствием позабавился бы неведеньем Бельского еще минуту-другую, но хорошего помаленьку. Неэтично долго томить товарищей, и он бросает на стол раскрытые карты.

– Неловленый.

Бельский не верит, низко склоняется над столом и пытается сосредоточиться, все еще надеясь поймать, пока начальник не соглашается, что мизер действительно неловленый.

– Интеллект бессилен против прухи, – говорит Бельский.

Может, ему хотелось поиронизировать, но получилось у него озлобленно. Нервишки, ничего не поделаешь.

– Да, Борису сегодня прет, – соглашается начальник.

Игра идет дальше. Только Бельский никак не успокоится. Стоит Орехову замешкаться с определением козыря, и он уже пускается в рассуждения, при этом боже упаси упрекнуть прямо. Обращается он к начальнику и говорит, как бы между прочим:

– Вадим считает варианты со скоростью компьютера. Ему достаточно посмотреть в карты десять секунд, и можно сдавать снова, ему уже ясно, кто сколько возьмет и кто сколько отдаст. Преферансный Боби Фишер.

Орехов молчит, он и без напоминаний знает, что Демидов – классный игрок, высшая лига, можно сказать, но непонятно: Бельскому-то какая от этого радость. Что за манера хвастаться чужими способностями и пытаться принизить ими своих соперников? Мало ли что Демидов считает со скоростью компьютера, пусть даже так, хотя это и явное преувеличение, и у него есть слабые места, и ему случается проигрывать, но все-таки с Фишером-то сравнивают Демидова, а не Бельского, так чем же гордиться Бельскому? Но Орехов не спорит. Игра идет мирно, пока он не ошибается на собственной сдаче.

– В гору! В гору подымайся! – кричит Бельский.

И опять Орехов не извиняется, не клянчит прощения, а безропотно плюсует к своей горе. Конечно, карта слезы любит, но мужчине быть нытиком не пристало, тем более что и без слез прет. Тут не плакаться надо, а рисковать и рисковать, все мелкие залёты окупятся сторицей. И Орехов говорит:

– Темню.

И заказывает восьмерную игру – и выигрывает, хотя мог бы остаться «без лапы», но начальник пожадничал, погнался за вистом. Ошибка была грубейшей, и Бельский имел полное право напомнить о канделябре, по которому скучает голова Олега Васильевича, но смолчал. Он считает себя хитрым, хотя хитрость его на виду. Орехов тихо посмеивается. Кому-то