– Мы не препятствуем. Мы готовы дать согласие на их выезд, – возразил Максим. – Вот бумага.

– Спасибо, – вдруг с презрением прошипела Маша. – Не нужно от вас мне ничего!

– Сегодняшнее заседание как раз и призвано решить, во благо ли этим деткам то обстоятельство, что бывший МУЖ Марии Петровны имеет право решать, куда им ездить и куда не ездить. Или же человек, никак не способствующий здоровому росту и воспитанию детей, должен быть лишен права насильно вмешиваться в жизнь совершенно другой, новой семьи. Семьи, где есть любовь, деньги, желание их вкладывать в будущее и счастье этих детей.

– Вы закончили? – будничным тоном спросила судья. Ей петушиные бои адвокатов давно наскучили, ибо все мы знали, что не от них зависит исход дела.

– Да, ваша честь, – кивнула я.

– Тогда я объявляю пятиминутный перерыв, – с видимым облегчением сказала судья. Все встали и вышли из зала заседания. МУЖ с Максимом ушли вниз курить, мы сидели рядом. Ее трясло, как при ознобе.

– Ну какая сволочь. Возместит он! Скотина, – изливала она яд. Я терпела. Действительно, если судья решит, что ему можно дать шанс, мы будем иметь проигрыш там, где все сделано для выигрыша.

– Он может выиграть? – с надеждой уставилась она на меня.

– Понимаешь, Маша, – решила я ей немного рассказать о системе работы суда, чтобы занять эти пять минут, – наш суд устроен таким образом, что в целом весь этот цирк не имеет никакого значения. Не должен иметь.

– Почему? – не поняла она. – А зачем же мы там бодаемся?

– То, что сейчас происходит, называется «установленная законом процедура». Реально это все нужно только для того, чтобы сегодняшнее решение судьи не было оспорено на апелляции.

– А почему? – удивилась Маша.

– Потому что вопреки мнению обывателей на апелляции рассматривается не само дело, а только действия судьи.

– Как это?

– А так. Была ли соблюдена установленная форма ведения процесса, были ли рассмотрены в деле все предоставленные доказательства, были ли вызваны все необходимые третьи лица, типа представителей органов опеки. Само дело не пересматривается. Если судья действовал законно, его решение остается без изменения даже если оно не устраивает одну из сторон. Так что выиграть апелляцию гораздо сложнее.

– Дело будет пересмотрено, только если судья нарушил установленную процедуру? – подал вдруг голос кто-то с соседней скамейки. Я повернулась. Как я не люблю эти стихийные бесплатные консультации в проходах здания суда.

– Совершенно верно. Тогда решение будет либо частично изменено, либо дело будет пересматриваться. Но это редкость. Поэтому так и важны слушания в первой инстанции.

– Прошу пройти в зал, – снова раздался голос секретаря суда, и мы вернулись к нашим баранам.

– Что могут добавить представители органов опеки? – устало проговорила судья. Опекунша, которая до этого тихо сидела в углу зала и не отсвечивала, вышла вперед и неубедительно что-то замямлила про права обоих родителей, объективность и права детей. Вот он, единственный подходящий момент для нанесения удара. Даже не удара, а так, маленького пинка, который я изобрела, бегая с высунутым языком по муниципалитету, пока Маша отлеживалась в больнице.

– Ваша честь, позвольте? – поднялась со скамьи я. Судья посмотрела на меня с неудовольствием, а Дементьев с опаской.

– Что у вас?

– Показания сотрудника муниципалитета. Охранника.

– О чем? При чем тут охранник? – нахмурился Максим.

– Действительно! – пожала плечами судья.

– Ваша честь, его показания имеют самое прямое отношение к делу. Пожалуйста, – я вложила в голос всю свою профессиональную убежденность, хотя и той у меня было не много. Судья задумалась, но потом кивнула. В зал вошел мужчина лет сорока, которого я чудом нашла и уговорила явиться в суд за эти три дня. По правде говоря, он был моей последней надеждой. Я вышла вперед.

– Вы действительно работали охранником в муниципалитете и в начале февраля видели господина Дементьева и господина… (МУЖА) переговаривающимися около кабинета органов опеки?

– Да, – уверенно сказал он.

– Вы помните, какое было число?

– Нет, точно не помню. Но был приемный день в опеке. Я как раз распределял очередь. Вы еще спрашивали меня, в какой кабинет пройти.

– Да, я помню, – улыбнулась я. – Продолжим.

– Когда вы ушли, этот вот (он ткнул пальцем в МУЖА) и его адвокат вернулись.

– Вы поняли, зачем они вернулись?

– Они пошли снова к специалисту по делам несовершеннолетних, к ней, – охранник улыбнулся и кивком показал на опекуншу. Та вдруг покраснела как рак и пошла пятнами.

– Зачем.

– Не знаю. Думаю, что для того, чтобы договориться.

– Как вы смеете! – вскрикнула она.

– Да ладно, – тоном своего парня махнул на нее охранник. – Тебе-то чего? Мы ж здесь не дело о взятке рассматриваем, как я понимаю.

– Что вы хотите нам сообщить? Вы были свидетелем взятки? – ласково спросила судья.

– Нет, – замахал головой тот.

– Тогда что?

– Взятки я не видел, но я о ней слышал.

– Что именно, – заинтересовалась судья. Дементьев задергался, с него слетела его уверенность, как кожа с обгоревшего носа. Я замерла.

– Они вышли и этот (МУЖ) спросил того (адвоката): «Эта… сука точно не напортачит?» А адвокат засмеялся и сказал: «За такие бабки? Да она дело на суде вообще засунет подальше. Только заключение и покажет».

– Вы так все подробно запомнили? – удивилась судья.

– Обычно я не смотрю, что происходит, но в тот день… Вся эта орда очень долго и громко препиралась. Детки у них плакали. А до этого они в коридоре где-то полчаса или даже больше торчали, я им байки рассказывал. В общем, запомнил. С ними еще другие женщины были.

– Мои подруги, Зайницкая и…

– Неважно, оставьте. Что вы еще запомнили? – переключила нас судья на охранника.

– Да и все. Просто про то, что она за такие деньги себе это дело засунет в…

– Это мы уже поняли. Что вы можете возразить? – судья повернулась к дрожащей от ужаса опекунше.

– Это… Это клевета, – выкрикнула то, но голос у нее сорвался на петушиный крик.

– Как не стыдно! Передайте мне дело, – железным тоном отрезала судья.

– Все? – запищала опекунша.

– Да, все материалы дела – отрезала та. Десять минут в полной тишине судья читала материалы дела опекунши, а я дрожала от страха. Честно говоря, чиновники всегда прикрывают друг друга, поэтому прямой наезд на опекуншу меня пугал, а не радовал. Но больше я ничего не смогла придумать. Тем более, когда я услышала от охранника, ЧТО ИМЕННО он помнит, я чуть не упала. Я увидела в этом промысел божий. И хотя это никак не могло помочь вернуть мне Максима, зато могло помочь победить Дементьева.