— Допустим. — Зимин открыл бутылку с водой, намочил полотенце, положил на лоб. — Допустим. Найдем. И что? Я ведь и так тебе могу сказать, что продолжу пятую книгу. У меня и начало есть, где Безымянный является в гости к старику…

Кокосов помотал головой.

— Этого недостаточно, — сказал он. — То есть недостаточно, чтобы ты просто взял — и написал. Нужно, чтобы ты поверил. Вот когда ты поверишь…

— Я должен поверить в собственных героев?

— Да! Да, надо поверить! Они ведь существуют!

— Кокосов–Кокосов, я тебя сейчас обрушу с поезда, — сказал Зимин. — А потом утоплю. У тебя есть совесть?

— Есть.

— А что тогда не пользуешься? Я живу–живу, собираюсь… в Калининград, и вдруг заявляешься ты и начинаешь бухтеть, бухтеть, бухтеть. Про то, что наш унылый мир трескучий есть лишь отблеск суетливый торжествующих созвучий… Старик Платон переворачивается в своем древнегреческом гробу и шлет мне проклятия. А если меня начинают проклинать, у меня сразу изжога открывается. Ты можешь представить, какая приключается изжога, когда тебя проклинает дух Платона?! А еще я икаю!

Зимин выглянул в коридор, крикнул дурным капризным:

— Проводник! Чаю!

Кокосов вздохнул.

— Нет проводника, — сказал он.

— Понятно. Проводника нет, вагон мистический, везет нас в Место Снов, знаю, знаю.

— У тебя слишком иронический образ мыслей, Виктор. А ты должен просто поверить. Всего–навсего.

— А я не хочу, — упрямо сказал Зимин. — Мне и так хорошо.

— Да не хорошо тебе, — отмахнулся Кокосов. — Это же видно.

Зимин покривился.

— А тебе то это зачем? — спросил Зимин. — Ну, вот напишу я, что Перец жив. И что? В твоей жизни что поменяется?

— Все поменяется, — сказал Кокосов.

— Что поменяется?

Кокосов промолчал.

— Скажи, что поменяется, — Зимин поставил ноги на противоположный диван. — Мне интересно.

Кокосов замялся. Стал открывать свой портфель, а тот, само собой, не открывался, Кокосов старался и конечно же прищемил себе палец, пострадал, но все таки достал книгу. «Снежные псы». Зимин определил по толщине, «Псы» были потолще остальных. Книга была обернута в обложку от кулинарного журнала и проклеена скотчем, на титульном листе красовался пластырь с надписью ручкой «СП».

Кокосов протянул Зимину книгу, тот взял, отметил, что на самом деле «Псы», только распухшие какие то, с волнистыми страницами, точно читали книгу в ванной. Может, на самом деле там и читали.

— Зачем? — не понял Зимин.

— Почитай. Чтобы вспомнить. Погрузиться в атмосферу.

— Я и так все время в атмосфере, — отмахнулся Зимин. — Выть хочется.

— Мне тоже.

— Понятно, — Зимин сунул книгу под мышку. Отметил, как от подобной непочтительности дернулось лицо у Кокосова.

— Мне можно, — сказал он, — я автор. Кокосов нахмурился.

— Так как там изменится наша жизнь?

— Она свернула не туда, — туманно ответил Кокосов. — А если ты все исправишь, она вернется на правильную дорогу.

— А конкретнее?

Зимин забросил «Псов» в сетку для полотенец, разлегся на койке, вытянул ноги. Подумал, что в дороге есть определенный смысл — когда ты путешествуешь, то мало думаешь.

Это Зимину нравилось. И чай в стаканах вкусный.

— Конкретнее? — переспросил Кокосов. — Конкретнее… Я займусь тем, чем всегда хотел заниматься. Конкретнее я буду жить счастливо. Конкретнее…

Кокосов неожиданно покраснел.

— Я точно сломался, — сказал он. — После всей этой истории… У меня нет друзей, у меня нет девушки, нет смысла… Я точно зациклен… Я чувствую этот поворот не туда…

— Ты псих все таки, — поморщился Зимин. — Псих и инфантил. Пора повзрослеть. Так нельзя жить. У каждого своя судьба…

— По–другому жить я пробовал. Никак не получается.

— Да не пробовал ты, — заверил Зимин. — Не пробовал. Ты испугался «девчонки, она тебя послала, у тебя возникло чувство вины, оно переросло в комплекс… Ну, и пошло–поехало. Как результат — психоз и искажение восприятия. Ты придумываешь несущее и…

— Почему ты тогда со мной? — Кокосов уставился Зимину в глаза.

— Потому что безумие заразно, — ответил тот. — Хотя нет, не заразно. Я просто очень добрый человек, можно сказать, гуманист…

— И у тебя тоже поменяется, — улыбнулся Кокосов.

— Что у меня поменяется?

— Твоя жизнь. Ты ведь тоже ею недоволен.

— Абсолютно доволен, — возразил Зимин

— Не, — помотал головой Кокосов. — Ты не доволен. Люди, довольные жизнью, не покупают мотоцикл за миллион рублей.

— А может, наоборот как раз — покупают? Вот у меня то как раз есть все, о чем я в детстве мечтал. Даже мотик за миллион рублей. Самая красивая девушка. Успех. Я, если захочу, завтра в Новую Зеландию уеду.

Зимин самодовольно заложил ногу на ногу.

— А захочу, могу и в Австралию…

— Чего то все таки не хватает, — перебил Кокосов.

— Всего хватает.

— Так зачем ты едешь со мной? Человек, у которого все в порядке, у которого все есть и который всем доволен, не отправляется в поездку с первым встречным сумасшедшим.

— Я писатель, мне можно, — отмахнулся Зимин. — Писательство включает в себя некие бонусы, знаешь ли. Можно ходить в джинсах на прием к губернатору, можно бриться раз в две недели, можно совершать всякие глупости. Например, можно отправиться с психом на поиски заброшенной психушки. Вы скажете идиот, я скажу — русская литературная традиция.

— Ты писатель, но не дурак, — ответил Кокосов. — Ты отправился со мной, потому что ты тоже чувствуешь… нечто. Что то не так в твоей жизни пошло, я в этом просто уверен. Потому что ты тоже свернул не туда. Ты все дальше и дальше отдаляешься от изначальной линии, и от этого мир вокруг тебя… Раскачивается… Ты что то увидел. Не знаю что. У меня это были…

Кокосов замялся.

— Глюки, — подсказал Зимин. — Это называется глюки.

— Оптические искажения, — поправил Кокосов. — Хотя и не только оптические. Обонятельные, осязательные, гравитационные…

Зимин слегка поморщился, вспомнил висящие над лестницей кубики и сказал:

— Это, знаешь ли, Кокосов, признаки, — он постучал себя по голове. — А есть еще звуковые искажения. В просторечии голоса. Тебе голоса ничего не подсказывают? Томографию не пробовал делать?

— Пробовал. Все в порядке. И голосов я не слышу. А что ты так нервничаешь? И нос дергается. Ты наверняка тоже что то видел. Видел ведь?