– Ничего, на обратном пути обзаведусь своей куклой вуду, чем плохо? – Дима продолжал дразнить сестру и с притворной настойчивостью старался улучить момент, чтобы высвободиться из её рук.

Максим не вмешивался в их шутливые пререкания. Понимал, что такие шутки помогают Шмелёвым спрятаться от гнетущего напряжения, охватившего всех с того дня, когда Максим в Уарасе получил первую фотографию мамы.

«Как отчим вообще допустил, что маму похитили, привязали к стулу и мучают голодом?!» – «А ты? Ты, окажись рядом, смог бы защитить её от людей Скоробогатова?» – «Смог бы». – «Как и в случае с Аней?» – «Там… всё было иначе». – «Разве?» – «Да! Но признаю́, Корноухов тут не виноват. Надеюсь, хотя бы он не пострадал. Это было бы несправедливо. Корноухов не заслужил такой участи». – «Просто он выбрал не ту семью».

– Шестой день, – прошептал Максим.

Вчера он и сам отказался от еды. Внушил себе, что ничего не съест до тех пор, пока не узнает, что мама в порядке, пока она сама не скажет об этом по телефону. Хотел утаить свою голодовку, однако Аня быстро подметила её и сразу поняла причины. Отговорила Максима. Убедила, что он ничего не добьётся, а только всё усложнит – в ключевой момент ему просто не хватит сил сделать верный шаг или решить очередную головоломку. Аня была права, но Максим поначалу сопротивлялся. Видя тщетность своих уговоров, Аня сказала, что голодовка лишь облегчает его чувство вины, а к маме никакого отношения не имеет. В итоге Максим уступил.

– Тебе нужны силы. – Аня тогда обняла его и не отпускала несколько минут, словно заодно успокаивая саму себя.

Им всем требовались силы.

Ещё один рывок. Последнее усилие.

Осталось потерпеть самую малость.

В Икитос прилетели вчера в одиннадцать вечера. Едва выйдя из аэропорта, почувствовали, что сельва так же отличается от двух остальных регионов Перу, как друг от друга отличались коста и сьерра. Сбежав с утомительно жаркого побережья, они какое-то время укрывались в горной прохладе Белых и Чёрных Кордильер, теперь же оказались по восточную сторону Анд, в удушливых влажных джунглях. У Максима до сих пор не слезла обгоревшая кожа, а он уже очутился под пологом затяжных дождей.

В отель приехали к полуночи – с облегчением почувствовали прохладу продуваемого кондиционером помещения. Максим сразу получил посылку, которую отправил себе же из Трухильо. Отдав Ане полюбившийся ей палантин, сказал, что они не лягут спать, пока не расшифруют и не переведут ещё хотя бы одно письмо. Шмелёвы не сопротивлялись. Аня только выпросила несколько минут, чтобы принять душ.

Вышла закутанная в гостиничный халат, с влажными распущенными волосами. Села на кровать рядом с Максимом, и от неё так пахло персиком и такая мягкость была в её усталых движениях, что Максим, пожалуй, впервые понял, до чего они с Аней сблизились за последний месяц. Не мог сосредоточиться на шифралфавитах. Смотрел на тонкие белые запястья, хотел взять их в свои руки, коснуться губами. Испугался неуместных чувств и, сжав кулаки, заставил себя перебраться на прикроватную тумбочку. Сидеть на ней было неудобно, она покачивалась на коротких ножках, и Максим беззвучно усмехнулся – подумал, что сейчас похож на Артуро, балансирующего перед телевизором на прекрасном стуле с подвижным сидением.

Прежде чем лечь спать, управились с двумя новыми письмами. Осталось ещё три письма – с ними решили покончить после встречи с проводником Марденом, на которую так рассчитывал Максим…

– Нет! – простонала Аня, когда они вновь очутились перед колдовской лавкой. – Мы ходим кругами!

– Отлично! – оживился Дима.

Теперь ещё более настойчиво потянулся к чёрным куклам вуду. Продавщица даже попыталась с ним заговорить. Дима, к счастью, по-испански не понимал – в гимназию на Большой Никитской его так и не перевели, – а уговаривать Аню принять участие в разговоре было бессмысленно.

– Уверен, что мы идём правильно? – спросила Аня, повторно оттащив брата от лавки с черепами и сушёными сурками.

– Где-то здесь должна быть лестница вниз, к берегу. Там район Белен, где живёт проводник, – с сомнением проговорил Максим.

– Подожди, я спрошу.

В итоге Аня заговорила с ближайшим из продавцов, торговавшим пучками трав, и вскоре уверенно повела Диму с Максимом вперёд, к видневшимся впереди развалам мяса.

Рынок Белен представлял собой отдельный городок внутри Икитоса, и блуждать тут, переходя с одной улочки на другую, можно было долго. По своей живости, по смешению самых противоречивых запахов он отчасти напоминал индийские рынки, разве что не был раскрашен так пёстро, да и барханы специй в мешках тут заменяли потроха, вырезки и цельные, едва освежёванные туши всевозможных зверей, громадных рыб и птиц.

Максим брезгливо поглядывал, как за длинным дощатым прилавком, потемневшим от постоянно проливавшейся по нему крови, женщины задорно вскрывали громоздких черепах, чистили ещё дёргавшуюся рыбу и потрошили похожих на тапира зверьков. Отходы небрежно сбрасывали в пластиковые вёдра из-под краски, а под прилавком, среди плетёных корзин, Максим с удивлением заметил перепачканного младенца. Голенькая девочка лежала на грязных тряпках – из тех, которыми тут, надо полагать, время от времени протирали доски, если месиво из кишок и крови становилось чересчур густым и липким, – весело подёргивала ручками и ничуть не пугалась окружающей обстановки. На кур, которым на противоположном прилавке рубили головы, даже не смотрела.

Возле младенца пробегали тощие плешивые псы и куда более упитанные, правда, такие же плешивые коты. Их на рынке вообще было много. Они таскали потроха, изредка умудрялись стащить мясные обрезки, и никто их не гонял. От котов разве что отмахивались, как от мух. В таком обилии распотрошённой плоти они чувствовали себя вольно. Наевшись, укладывались спать на бетонном полу рынка или прямиком на прилавке, возле громоздких ломтей свежей рыбы – не меньше метра в обхвате, – должно быть, выловленной в Амазонке неподалёку от города.

Аня с явным облегчением вывела Максима с Димой из мясного района в район с фруктами, затем – к прилавкам со специями и разлитыми по целлофановым пакетам напитками. Наконец, проталкиваясь между беспокойными покупателями и опасаясь потерять друг друга из виду, они очутились на проходной площадке. Здесь удалось перевести дыхание.

С одного края площадка была завалена разношёрстным мусором, а с другого, в каких-то десяти метрах, устроилась столовая с прибитыми к столешницам клеёнками.

– Кто-нибудь хочет перекусить? – спросил Дима.

– Очень смешно, – поморщилась Аня, глядя, с каким аппетитом сидевшие за столом мужчины хлебают тёмные, отсюда неразличимого содержания супы. – Не хочу знать, что они там едят. После этого рынка мне ещё долго… – Аня осеклась. Прикусив нижнюю губу, посмотрела на Максима.

– Всё в порядке, – бросил он по возможности спокойно.

«Не нравится, что Аня о тебе заботится?» – «Я переживаю за маму, и что? Теперь нельзя говорить об отвращении к еде, которая в самом деле ничего, кроме отвращения, не вызывает?» – «Ну не торопись с выводами. В таких местах иногда неплохо кормят. Тут хотя бы всё свежее». – «Обедать рядом с помойкой мало радости». – «Ко всему можно привыкнуть. И от всего можно получать удовольствие».