Любые действия Израиля будут рассматриваться как провокационные, направленные на восстановление авторитета и могущества израильтян после их вялого конфликта с «Хезболлой» [в 2006 году] и на укрепление власти слабого израильского правительства. При этом любой шаг Израиля может развязать новую войну с Сирией.

Упреждающий удар, если США соберутся его нанести, вызовет бурю негодования на Ближнем Востоке и в Европе, а попытки доказать обоснованность нашей операции против Сирии и Северной Кореи на основе имеющейся в нашем распоряжении в данный момент разведывательной информации будут заведомо неудачными – в лучшем случае их воспримут с глубоким скептицизмом. Военные действия США будут трактовать как очередной пример «импульсивности» администрации, и они могут поставить под угрозу наши усилия в Ираке, в Афганистане, даже переговоры по размещению ПРО в Европе. Более того, подобные действия будут рассматриваться как попытка отвлечь внимание от провала в Ираке».

Я сказал собравшимся, что согласен: нельзя допустить, чтобы строящийся реактор начал работу, – однако не следует использовать его в качестве предлога, дабы одновременно решить все проблемы с Сирией: успокоить Израиль и «попутно» выполнить другие тактические задачи, как предлагает Чейни. Мы должны сосредоточиться на самом реакторе. Мне представляется, что предпочтительный подход – начать с дипломатии и зарезервировать военный удар в качестве последнего аргумента. Мы должны разоблачить тайный сговор сирийцев и Северной Кореи, объявить, что они нарушают резолюции Совета Безопасности ООН, Договор о нераспространении ядерного оружия и многие другие международные соглашения. В Организации Объединенных Наций мы должны потребовать немедленного замораживания строительства и допуск на объект инспекторов, представляющих пять постоянных членов Совета Безопасности (США, Великобритания, Франция, Россия, Китай). Говорить надо прямо – Соединенные Штаты не позволят запустить этот реактор, но следует обратиться к Совету Безопасности и Международной комиссии по атомной энергии с просьбой начать переговоры по уничтожению реактора или хотя бы полного прекращения работ на объекте. Да, конечно, президент Сирии Башар Хафез аль-Асад наверняка воспротивится, но у него всего два варианта: либо признать нарушение всех международных договоров, либо доказать, что этот объект предназначен совсем для других целей. Если он выберет второе, мы добьемся своего дипломатическими методами; если же, как мы полагаем, он не в состоянии представить убедительные доказательства, мы с полным основанием привлечем к решению проблемы остальные государства – пусть помогают образумить сирийцев и способствуют нераспространению ядерного оружия не на словах, а на деле. Как я позже сказал президенту, возможность отсрочить введение реактора в работу благодаря уничтожению насосной станции (без водоснабжения реактор не может функционировать) или удару по самому реактору останется доступной для нас на всем протяжении дипломатического процесса. Завершил свое выступление я так: «Полагаю, никто на белом свете не сомневается в готовности этой администрации применить силу, но лучше использовать ее в качестве последнего аргумента, а не первого шага». На следующий день, после видеоконференции с Петрэусом и нашим послом в Ираке Райаном Крокером, президент отвел меня в сторонку и поблагодарил за мои комментарии накануне вечером. Он знал, что мы с Хэдли и Райс обсуждали «вариант Тодзио» – имеется в виду японский премьер-министр, отдавший приказ о внезапном нападении на Перл-Харбор; Буш просто сказал: «Я не собираюсь этого делать».

Во второй половине июня ситуация обострилась: израильтяне наседали, призывая нас действовать или хотя бы оказать им помощь. Президент был настроен произраильски – как и Чейни – и открыто восхищался премьер-министром Израиля Эхудом Ольмертом; я даже всерьез забеспокоился, как бы Буш не решил предоставить израильтянам свободу действий и не отказался от всех преимуществ последовательного подхода, тем самым взваливая на США бремя последствий нападения. Высшие руководители администрации снова сформулировали свои позиции на встрече с президентом 20 июня. Чейни заявил, что мы должны немедленно разбомбить реактор. Мы с Райс ратовали за последовательный подход: сначала дипломатия, а уже потом, если понадобится, – военные действия. Генерал Пэйс поддержал нас, сказав, что «так у нас два шанса победить вместо одного». Хэдли отметил, что если дать Асаду слишком много времени, он организует арабский мир против нас. Я же предупредил президента, что Ольмерт пытается заставить его плясать под свою дудку.

В начале июля я в частном порядке донес свои взгляды до президента. Я сказал ему, что недавно прочитал рассуждения о применении силы бывших министров обороны Каспара Уайнбергера и Дональда Рамсфелда, а также Колина Пауэлла и Тони Блэра, и все они сходятся в одном – применение силы должно быть последним доводом, к которому прибегают, когда прочие меры воздействия не увенчались успехом. Я предупредил, что превентивный удар США по сирийскому реактору приведет к «серьезной негативной реакции» дома и за рубежом, что мы рискуем потерять остаток поддержки наших усилий в Ираке и что может даже распасться антитеррористическая коалиция. В то же время, если мы позволим израильтянам самостоятельно решать проблему, нас непременно обвинят в соучастии или припишут нам роль закулисного кукловода, а сам «преступный сговор» почти наверняка обернется войной на всем Ближнем Востоке и вызовет непредсказуемую реакцию в Ираке. Я убеждал Буша «сообщить премьер-министру Ольмерту, что мы не допустим начала работы реактора, но Израиль должен подождать, пока мы не справимся с ситуацией по-своему. Если они откажутся, то в дальнейшем останутся сами по себе. Мы им помогать не станем». Кроме того, добавил я, президенту следует сказать Ольмерту без всяких экивоков, что если Израиль предпримет военные действия в одиночку, это поставит под вопрос отношения Израиля с США в целом.

Президент переговорил с Ольмертом 13 июля, и хотя не пожелал воспользоваться моими советами по стилю беседы, однако настоятельно рекомендовал премьер-министру «пока не вмешиваться». Ольмерт ответил, что реактор представляет собой угрозу Израилю, а дипломатии особой веры нет, даже если дипломатические усилия возглавят Соединенные Штаты. В ходе разговора президент обещал не упоминать о реакторе публично без предварительного согласия Израиля.

Все члены команды национальной безопасности встретились на следующее утро, и темой обсуждения стало поведение израильтян. Я был в ярости. Я сказал, что Ольмерт просит нашей помощи с реактором, но при этом выкручивает руки: бомбите, и все, других вариантов не предусмотрено. Если мы не подчинимся его диктату, Израиль начнет действовать самостоятельно, и мы никак не сможем ему помешать. Фактически Соединенные Штаты являются заложниками израильской политики. Если состоится тайная операция, все внимание общества будет сосредоточено на том, что совершили израильтяне, а не на действиях Сирии и Северной Кореи, которые спровоцировали подобное развитие событий. Я предупредил, что, если за нападением начнется война, Соединенные Штаты обвинят в том, что мы не «приструнили» израильтян. «Наше предложение [первый, дипломатический / политический шаг] покажется образчиком политического лицемерия, все решат, что правительство США подчиняет свои стратегические интересы желаниям слабого израильского правительства, которое уже успело развязать один конфликт в регионе [против «Хезболлы» в 2006 году], и что мы не захотели перечить израильтянам».