Гарри удивился:

— Издеваться над вами? Господи, вы считаете, что я издеваюсь?

— А что мне остается думать?

У него был такой изумленный вид, что ей захотелось плакать.

— Все очень просто. Я хочу наконец-то заняться любовью с моей Кэти.

Она уже отрицательно мотала головой.

— Я сказала вам, Гарри. Я больше не та девочка. От нее ничего не осталось.

Гарри промолчал, просто закружил ее в танце так, словно рядом никого больше не было. Постепенно он вернулся к прежнему ритму движений и сжал ее руку.

— Кейт, вы слишком сильная, чтобы позволить ему лишить вас страстности.

Она рывком подняла голову и увидела прямой вызов в его синих, как небо, глазах. Музыка смолкла, они остановились лицом к лицу в середине бального зала. Сердце бешено билось в груди Кейт, колени стали ватными. Она боялась, что поведение Гарри вызвано желанием отвлечься. Она слишком подняла планку, высоко будет падать.

— Я не объект для благотворительности.

— Может быть, вы предпочтете быть моим страстным увлечением?

Его слова засели в ее груди.

Для него это наверняка способ отвлечься от мыслей о друге. Но когда они вернулись домой и Гарри отослал Бивенс, чтобы самому сыграть роль камеристки, Кейт не смогла возразить. От страха или возбуждения у нее останавливалось дыхание? Неужели она стала доверять Гарри настолько, чтобы снова лечь с ним в постель? Кейт посмотрела на кровать, застеленную веселеньким чинцем, и задрожала.

— Вы смотрите на кровать, как если бы это был жертвенник, а вы — очередная жертва, — сказал Гарри, чуть улыбнувшись.

Он снял фрак. Свой жилет он расстегивал так, словно привык это делать в ее присутствии.

Кейт деланно рассмеялась.

— Я примерно так себя и чувствую.

Гарри застыл, его пальцы замерли на пуговицах.

— Тогда скажите мне, чего вы хотите.

Она была готова просить его уйти, но, взглянув на него, увидела отчаяние в его глазах. Жажду, которая была ей слишком хорошо знакома. Гарри, который долгие годы мечтал сбежать, в этот момент больше всего на свете хотел, чтобы она, Кейт, пришла в его объятия и нашла в них успокоение, безопасность и понимание.

Она могла отступить. Гарри дал ей такую возможность. Она могла бы превратить все в шутку и сбежать. Но она видела, что смерть Йена все еще мучила его. Слышала, как страстно Гарри выступает в защиту своего друга, даже зная, что все напрасно. Это ужасно — быть вынужденным защищать дружбу, рожденную в пылу сражения, перед людьми, которые ничего не знают о грохоте пушечных залпов, о том, что испытывает человек во время атаки. Каково это — быть единственным, кто верит в человека, несмотря на факты? Каково оказаться в положении, когда тебе никто не верит?

Гарри нуждается в ней.

Кейт надеялась, что у нее хватит стойкости согласиться на то, чего хотел Гарри. Она молила о том, чтобы вынести неизбежную боль.

— Мои груди? — спросила она, и ее голос прозвучат непростительно жалко. — И только?

Она видела, как дрожь пробежала по его телу, ужасно было ощущать, что она причиняет ему страдания. Она раскрыла объятия, и он шагнул в них.

— Ну, — добавил он, прижавшись головой к ее голове, — еще ваши плечи. И горло… и, уж конечно, ваши ушки. Мне нравятся ваши ушки…

Удивительно, но ей захотелось улыбнуться.

— Вы уверены, что не хотите, чтобы я…

— Да. Уверен. Не буду вам лгать. Последние десять лет я совсем не был монахом. Я давал и получал наслаждение, громадное наслаждение.

Теперь задрожала Кейт.

— Ия считаю, это значит, — продолжил Гарри, поднимая к себе ее лицо, — что вам пора меня нагонять.

Это было уж слишком. Сделав глубокий вдох, Кейт подняла голову. Она не произнесла ни слова. Она не знала, что сказать.

Улыбка Гарри избавила ее от трусости. Кейт держалась, когда он взял ее на руки, отнес на диван у камина и посадил к себе на колени. Когда его руки сомкнулись вокруг нее, она запаниковала. Но он просто хотел развязать ленточки сзади на ее платье и на корсете. Когда он поцеловал ее в плечо, голова у нее пошла кругом.

Он наклонится и легонько тронул зубами ее ухо.

— Будет гораздо приятнее, если вы начнете дышать.

Кейт хихикнула — тоненько, еле слышно. Ей нужно было закрыть глаза; у нее было чувство, словно она балансирует на большой высоте. Но если она закроет глаза, то не будет готова к сюрпризам. К неожиданностям, пусть даже она могла бы поклясться, что Гарри не сделает ей больно. Срабатывали защитные инстинкты, от которых нельзя избавиться так просто, как от одежды.

Она смотрела, как Гарри снимал с нее лиф, спускал с плеч и дальше вниз по ее рукам. Когда после этого он притянул ее к себе, чтобы заняться ее шемизеткой, она запаниковала. Она не любила, когда ее долго не отпускали. Но когда он поцеловал ее долгим, восхитительным поцелуем, она перестала сопротивляться. Снова подняв голову, Кейт обнаружила, что ее платье спущено до талии, а ее груди открыты ночному воздуху.

Она, конечно, видела два выжженных клейма. Она хотела отвернуть голову. Но Гарри поцеловал их. А потом стал целовать ее горло, ее плечи, за ухом. Губы Гарри рождали озноб и жар и солнечный свет. Кейт уже не могла выносить этого и обрадовалась, когда его руки притянули ее к нему.

«О, — думала она, сердце у нее стучало, — я запомню это». Восхитительное прикосновение его усов к ее нежной коже. Эротический озноб, когда язык прикасался к прохладной от ночного воздуха коже. Почти болезненное возбуждение, когда твердели соски, наливались груди от того, что его дыхание, его язык и губы пропутешествовали по изгибам ее груди, а затем медленно, сводя с ума, начали кругами приближаться к ее соску.

Она чуть не завопила. Пожалуйста! Сейчас! Но сдержалась. Запустила руку в его волосы и притянула ближе его голову, его тепло, его чуткий язык. А потом, о да, здесь, его язык… круги… он лижет ее сосок, берет его в рот. Разве было ей так сладко раньше? Так пронзительно блаженно?

Молнии разрывали ее тело; искры внедрялись в кончики ее пальцев, глубоко проникали в нее — в живот, между ног, туда, где — Гарри уверил ее — ей понравится ощущать его язык. У нее не получалось держать колени вместе. Они, казалось, хотели открыться, а ее тело начало извиваться в его руках. Она услышала жалобные звуки и поняла, что сама издавала их.

Гарри оставил одну грудь и перешел к другой. Он поглаживал и мял ее своей большой жесткой рукой. Другой рукой он удерживал Кейт, он улыбался, глядя в ее глаза, зрачки его расширились от возбуждения, стали такими большими, что синева исчезла.

— Вы позволите мне двинуться дальше, Кейт? — спросил он, положив руку на ее лодыжку. — Я хочу, чтобы вы запомнили, какое наслаждение вы можете испытывать.