Просьбу парторга я выполнил: фельетон получился довольно колючим. И, пожертвовав собственным обедом, уже в понедельник я лично сам отнёс его в редакцию. Там встретил меня заместитель редактора Иван Михайлович Худолей и принял очень даже доброжелательно. Я отдал ему свой «труд» и, сославшись на дефицит времени, тут же поспешил ретироваться, в глубине души сомневаясь, что уж этот-то жутко едкий мой опус вряд ли увидит когда-нибудь свет. Но моим томительным прогнозам на этот раз всё-таки не суждено было сбыться: уже в субботнем номере газеты «Знамя труда» мой фельетон был напечатан полностью, без каких-либо сокращений и правок, сохранён был и мой заголовок «Отживающий вирус» и подпись-псевдоним «В. Хмурый». Кстати, этот первый свой псевдоним я потом использовал всего ещё пару раз, но не больше.

Мой фельетон о председателе постройкома Пастухове в управлении был встречен довольно сдержано, но на мне лично даже эти скупые эмоции руководства профсоюза никак не отозвались: видимо, меня защитил всё-таки псевдоним. Да и в бригаде, где я работал, лишь немного посудачили на перекуре: никто не знал, что автором фельетона был их товарищ по работе. И только парторг, встретив меня на стройплощадке, крепко пожал мне руку с искренней благодарностью.

Ну а несколько дней спустя я нос к носу столкнулся на пешеходном переходе по железнодорожному мосту через реку Уссури с Худолеем, и он, тормознув меня за локоть, просто так сказал:

– Ты чего не заходишь? Редактор с тобой хочет познакомиться…

И буквально через несколько дней всего после этой случайной встречи на мосту был оформлен мой переход на работу в редакцию газеты «Знамя труда. Так началась самая длинная моя трудовая дорога, протяжённостью в целых сорок три года, закончившаяся только в самом начале XXI века. Мне в ту пору было почти 28 лет…

9.

В работу редакции я включился буквально с первого дня. Меня отдали под попечительство заместителя редактора Худолея Ивана Михайловича. А заместитель редактора во всех советских партийных газетах, составлявших в СССР исключительное большинство печатных СМИ, обязательно занимался вопросами идеологии и практики партийной и советской жизни соответственно районного, городского, окружного, краевого-областного, республиканского или союзного партийных комитетов, подотчётным органом которого и была газета, в которой он работал. Ну а во время отсутствия самого редактора, естественно, зам исполнял его обязанности по руководству редакционным коллективом. Меня, в ту пору ещё совсем неоперившегося газетного птенца, в душе особенно порадовало, что именно он, замредактора, а не кто-нибудь другой и рангом пониже, фактически привёл меня в редакцию и теперь вот стал моим личным опекуном в освоении новой профессии. Поэтому любое его задание, особенно на первых порах, я тут же, чуть ли не сломя голову, кидался исполнять.

Первое задание оказалось практически чисто политическое. Это ведь был июль 1963 года: в середине месяца было опубликовано в печати первое Заявление Советского правительства по поводу разбушевавшихся в Китае хунвейбинов и начавшихся провокаций на советско-китайской границе. И мне Иван Михайлович дал задание сделать отклик рядового рабочего в поддержку этого Заявления. Поскольку я только вчера ещё находился в рядах этого пролетарского класса – гегемона Коммунистической партии и всей Страны Советов, то это задание показалось мне совсем не сложным. На соседней стройплощадке я нашёл мастера, объяснил ему ситуацию. Он подозвал совершенно незнакомого мне парня в спецовке сварщика и сказал:

– Вот корреспондент нашей газеты – хочет узнать твоё мнение по поводу Заявления…

И ушёл по своим делам. А парень с деликатным любопытством смотрел на меня, ожидая, видимо, наводящих вопросов. Я представился, он назвался тоже, и мы разговорились. Выяснилось, что Заявление он ещё не читал, но содержание слышал по радио и полностью его поддерживает. И, помявшись, развёл руками и признался честно:

– Только вот писать… Вам ведь быстро надо? А у меня времени нет сейчас. Да у вас, уверен, и получится лучше. Заклеймите уж сами от моего имени и подпись мою поставьте. Не возражаю…

А сам озорно и одновременно просительно улыбнулся мне.

Мы пожали друг другу руки и разошлись, взаимно удовлетворённые, чтобы, возможно, больше никогда и не встретиться. Таким был мой первый опыт организации «авторских» материалов, как узнал я уже совсем скоро, – святая святых практически каждой газеты той поры: ведь советская печать – это главный рупор народных масс, а журналисты – лишь инструмент для изъявления мыслей и мнений трудового народа – рабочих, крестьян и передовой части советской интеллигенции.

Вернувшись в редакцию, я тут же написал небольшую заметку на заданную тему, испортив всего два-три листа бумаги, поставил под ней имя, фамилию и рабочую должность «автора» и отдал оригинал машинисткам. Мою заметку тут же взяла главная машинистка Аня Анашкина, в миг отстукала текст на машинке, одобрительно улыбнулась мне и показала свой большой палец. Немного сконфуженный её доброжелательной реакцией, а в душе несказанно окрылённый, я отнёс свой «авторский» текст Худолею. Мой опекун одобрительно хрюкнул, быстро пробежал по машинописным строчкам взглядом и сказал:

– Молодец!

И сразу же дал новое задание.

Каково же было моё разочарование, когда на следующий день, взяв в руки свежий номер газеты, я свою «авторскую» заметку узнал только по фамилии сварщика, с которым накануне разговаривал: и заголовок, и сам текст оказались почему-то не моими, а были написаны совсем другим человеком.

– Да ты не волнуйся, – огорошил меня «опекун», когда я высказал ему своё совершенно закономерное недоумение. – Так будет правильно, без ненужной лирики…

Проглотив обиду, я сделал ему ещё несколько таких же откликов, которые Иван Михайлович незамедлительно переписал на свой лад, оставив только подписи моих «авторов». Потом то же самое стало приключаться и со всеми другими написанными мною материалами, не только «авторскими», но и моими собственными, под которыми стояла моя личная подпись: я их просто не узнавал, когда находил напечатанными на страницах газеты. Меня это уже начинало злить, но Иван Михайлович по-прежнему только отмахивался от моих возражений: мол, учись, салага, как надо писать.

Неожиданно в мою защиту выступил ответственный секретарь газеты Мирон Бунин. Оказывается, ему как-то пожаловалась Аня Анашкина, которой приходилось перепечатывать, по её мнению, совершенно оскоплённые Худолеем мои материалы. Он лично сверил несколько моих оригиналов, к которым ещё не прикасалась «правящая» рука моего опекуна, а потом и после его правки и пошёл к редактору – Владимиру Михайловичу Нахабо. На очередной летучке, проводившейся обычно по понедельникам, редактор резко высказался на этот счёт и, лишив меня назойливого со стороны Худолея опекунства, разрешил мне сдавать готовые материалы не ему, а напрямую ответственному секретарю. А это уже означало