— Дура! — орала сзади Лукреция. — Брось меня!

— Не отставай, госпожа! — громко ответила Урсула, и захохотала. — Сдохнем молодыми! Под свист клинков и грохот мушкетов!

— Дура! — ещё раз завопила волшебница. — Прокляну! На могилу плюну!

До крайних деревьев и разбойниц осталось всего десять шагов, когда Катарина резко остановилась, выпустив мой локоть, и выхватила второй пистолет. Я ожидал всего, но не того, что она развернётся к засаде спиной и выставит оружие в сторону дороги. А вот Урсула встал так, чтобы я и волшебница оказались между двух наёмниц. Ландскнехтша выставил вперёд согнутую в локте левую руку и положила на неё лезвие двуручника. Пальцы правой несколько раз разжались и сжались, поудобнее обхватывая рукоять.

— Ну, сучки, — прорычала она с небольшой отдышкой, глядя с улыбкой на разбойниц. — Кто попытается сбежать, засуну меч вместо стручка в срамное место!

Я же ничего не понимая вертел головой. В руках уже были полушпага и пистолет. Я скрестил руки, положив правую, вооружённую огнестрелом, на запястье левой. Хвала системе, действие выполнил на автомате.

«Адреналин», — прошептал я команду, чувствуя, как сердце забилось быстрее, а поле зрения расширилось сильнее прежнего.

«Использовать селезёнку?» — шепнула моя невидимая помощница.

— Да, — в голос выкрикнул я. В боку сразу закололо. Почти сразу из кустов, откуда стреляли из мушкета, раздался быстро оборвавшийся вопль. А потом на дорогу выбежало серое создание.

— Бабуин? — сам у себя переспросил я, глядя на существо.

— Небесная пара, — раздалось сзади бормотание незнакомого голоса. — Псоглавые.

А обезьяна встала за ноги несколько раз качнула головой и оскалила пасть, показав огромные клыки.

— Девочки, не робеть! Побежим, всех порвут! — раздался возглас какой-то из разбойниц, смешанный с нотками истерики.

— Катарина, — позвал я. — Что происходит? Это же обезьяна.

— Прости, если не выживем, — проронила храмовница. — И коль паду, застрелись.

— Какого хрена? — выругался я по-русски. А тем временем обезьяна ударила кулаком по бицепсу в весьма однозначном жесте и заверещала. Из травы начали подниматься другие обезьяньи головы.

— Да ну нахрен! — снова вырвалось у меня, когда ближайший бабуин гордо оперся на длинное копьё и выставил перед собой вытянутый щит, похожий на таковой у воинов африканских племён. Они все поднимались и поднимались, отчего я сбился со счёта.

— Это что? Тоже залётные с юга?! — выкрикнул я, целясь в ближайшее существо.

— Угу, — буркнула Катарина, водя перед собой стволами.

— Да в задницу такую планету обезьян! В задницу такие приключения! В задницу Сан Саныча! Выберусь, подам рапорт на увольнение! — выматерился я, добавив потом несколько словечек покрепче.

Вставший чуть поодаль самый здоровый павиан был вообще одет в трофейную кирасу и с каплевидным щитом, на котором виднелся не до конца сошкрябанный герб какой-то дворянки. Эта уродина начала протяжно и отрывисто визжать и ухать. Казалось, это было намёком на речь, тоновую, как у азиатских народов, отчего на две-три гласные и десяток скупых согласных приходилось огромное число комбинаций звуков.

Конец своей воодушевляющей речи вождь закончил протяжным дрожащим воплем, в ответ на который вся эта сотня-другая павианов взорвалась многоголосым криком. А затем в нас полетели камни и дротики. Молодые обезьяны выскакивали перед воинами, раскручивали над головой пращи, пускали снаряды и резво убегали назад, за стену вооружённых копьями самцов. Дротики метали не голыми руками, а специальными палками-металками.

— В бой, сучки! — закричала Урсула, стоя под градом камней с невозмутимостью бывалой ландкнехтши. Даже когда в кирасу попало, оставив небольшую вмятину, лишь наклонила голову со шлемом, чтоб по глазам не попало.

Первой выстрелила Катарина, убив сразу двух щитоносцев. Следом за ней начали стрелять из луков разбойницы. Сейчас было не до разборок. Сейчас бы выжить, а там разберёмся, кто плохиш, а кто супермен.

Я тоже начал нажимать на спусковой крючок, делая паузу в две-три секунды, чтоб прицелиться. У меня осталось всего два десятка патронов, и не хотелось бы их тратить впустую. Но обезьян было всё же слишком много.

— Вперёд! — заорала Катарина, быстро сунув пистолеты за пояс, вытаскивая фальшион из ножен и перекидывая с локтя на запястье свой кулачный щит.

В этот момент у меня впустую щёлкнул пистолет, и я воткнул полушпагу в землю и потянулся к кобуре за вторым магазином. За спиной раздался вопль боли, но оборачиваться и глядеть было некогда. Наверняка это дротик достал одну из разбойниц. Меня и самого два раза вскользь задело камнями, отчего правое бедро и левое плечо словно обожгло.

Наёмницы разогнали пращниц и вклинились в неровный срой обезьяньих воинов.

— А вот вам стручок побольше по мордам! — закричала Урсула, опуская двуручник на ближайшего врага. Длинная полоска стали рассекла того вместе с тростниковым щитом до пояса. Павиан молча упал в траву, а клинок взметнулся по дуге и пошёл на заход на новую цель.

Остриё Катарининого фальшиона тоже порхало, сея смерть.

Я вогнал новый магазин, передёрнул затвор, чтоб снять его со стопора, и направил патрон в ствол. Рядом стояла и что-то бормотала Лукреция.

— Пращников дави! — прокричал я, услышав тихий свист датчика. Сам прибор болтался сейчас у меня на шее, как амулет.

— Не получается, — огрызнулась волшебница. — Они слишком быстрые.

— Бездна! — выругался я на местном языке. А в голову пришла дурная мысль. — Ломай на Катарине остатки печати!

— Зачем?!

— Тормоз! — выругался по-русски и снова перешёл на местный. — Ломай!

— Саскэ! — было в ответ.

Волшебница зажмурилась, дёрнула головой и вытянула руки перед собой.

— Эле-кастило кера. Кай уна пэрта керада. Ла-кадэна да-акеро кера. Абра уна бестиа эн либертат. Падёт замок. Падёт тугая дверь. Стальная цепь падёт. Свободен будет зверь.

Многоосный визг датчика оборвался на высокой ноте, дав знать, что заклинание кончено. В ту же самую секунду контуры Катарины размазались от скорости движений. Клинок, казалось, теперь мог находиться сразу в двух положениях. Брызги крови висели в воздухе сплошным облаком. Разлетались в разные стороны отрубленные конечности. И, кажется, стало понятно, почему волшебница боялась храмовницу. Пока она будет прицеливаться волшебством, та уже вгонит в горло клинок.

— Поджигай траву! — закричал я, глядя побледневшую и покрывшуюся испариной Лукрецию.

— Сгорим же, — сипло произнесла она.

— Думаешь много! Поджигай!

Волшебница снова вытянула руки. На этот раз слов не последовало, лишь губы её шевельнулись разок, а потом сухая трава вспыхнула, как будто в ней пол-литра бензина пролили. Языки огня взметнулись, поднимая клубы сизого дыма. Это стало последней каплей. Над полем пронёсся протяжный вопль, и обезьяны бросили наутёк.