– Тогда перестань уже кивать, словно китайский болванчик, и переходи к делу.

Из чащи выбежали два охранника в таких же темно-синих спортивных костюмах и белых кроссовках. О том, что это именно охранники, а не просто местные жители, я догадался по синхронности, с какой оба ускорили свой бег, заметив рядом с Рыбиным постороннее существо.

Однако вмешаться в нашу встречу им было не суждено: позади них внезапно возникла высокая фигура в кожаном плаще, черной молнии подобная. Вилли Максович пропел: «Мур-мур-мур, котятки!» – и когда оба стали оборачиваться на голос, почти ласково приобнял их за шеи и столкнул лбами. Такой громкий и сухой треск я слышал только однажды в боулинге – когда шар, пущенный опытной рукой, достиг ряда кеглей и сбил их все разом. Охранники и упали бы, как те кегли, если бы Фишер не подхватил их и не уложил бережно на дорожку.

Все это время Рыбин не двигался, внимательно наблюдая за событиями. А когда охранники были крепко связаны шнурками, выдернутыми из их же кроссовок, спросил у Вилли Максовича:

– Надеюсь, это не покушение?

– Конечно, нет, – вежливо подтвердил Фишер. – Вам совершенно не о чем волноваться. Если бы это было покушение, вы были бы уже покойником. Поэтому это просто взаимовыгодная беседа.

– Раз так, что мешает мне сейчас закричать, позвать на помощь? – с улыбкой спросил Рыбин.

– Любопытство, – ответил Вилли Максович. – Ну и понимание, что эти, с позволения сказать, телохранители вас не услышат, а других поблизости нет… Иннокентий, изложи человеку суть дела. Господину Рыбину надо еще завершить пробежку, а потом у него сауна и обед…

К этому моменту я уже придумал, что начну со своей первой встречи с Пионерской дружиной, а начав говорить, знал, что продолжу душераздирающим рассказом об осаде моей квартиры и закончу смертью внука наркома. Так я и сделал. При этом я начисто обошел тему Коракса, не упомянул названия дирижабля и факт его угона, а также ни разу не назвал фамилию олигарха Костанжогло. Получалось, что меня безо всяких причин стали прессовать пионеры, ведомые Сверчковым, а к Рыбину я обращаюсь в надежде, что он сможет на Сверчкова повлиять…

Советник президента по нацбезопасности выслушал, не перебивая, мою сильно урезанную версию событий. Сперва на его лице сохранялась рассеянно-ироническая гримаса, затем Рыбин посерьезнел, а когда я смолк, он вздохнул и сказал с отеческой укоризной:

– Ты что-то недоговариваешь, Иннокентий Ломов. Мне все равно неясно, чем ты так насолил зверькам и чего они хотят от тебя, кроме как набить лицо и ограничить твою свободу. Но…

Он глянул на меня испытующе. Я на него в ответ – с давно отрепетированным максимально искренним видом. Срабатывало всегда, сработает и сейчас.

– …но, как ни странно, в главном я тебе верю, – проговорил он. – Ты не похож на лгуна – а у меня, знаешь, на таких глаз наметан. Некоторые детали ты бы придумать не смог. Скажем, про машину. Несмотря на показную любовь к ци-ви-ли-зо-ван-ной Европе… – два этих слова Рыбин произнес с легким отвращением, – Владик действительно предпочитает ездить не на каком-нибудь там «БМВ», а на отечественном «Долгоруком». И у нас давно ходят разговоры, что Сверчков завел личную гвардию. Тот, конечно, отрицает, но я слишком хорошо его знаю – он не любит игр по правилам… Одного я не пойму: ко мне-то ты зачем пришел с жалобой?

– А куда мне еще идти с жалобой на него? – дерзко спросил я у Рыбина. – В полицию?

Вилли Максович одобрительно хмыкнул. Оценил мою дерзость и советник президента.

– В полицию, ясен перец, обращаться глупо, – ответил он, – но, с другой стороны, а что могу сделать я? Меня он не послушает точно. Приказать ему оставить тебя в покое я не в силах – наши должности в штатном расписании равны. Наябедничать на Владика президенту? Уж поверь: и я на него, и он на меня стучали столько раз, что если бы начальник хотел уволить его или меня, он давно бы это сделал… Есть ли другие варианты? – Советник по нацбезопасности с сомнением пожал плечами. – Наверное, только один. Попробуй встретиться с ним напрямую. Как на Руси говорят, худой мир лучше доброй ссоры. Владик – редиска с гнильцой, но уж не идиот. Возможно, у вас двоих найдутся какие-нибудь убедительные… – Рыбин сделал паузу и посмотрел на Фишера, – или… э-э-э… например, очень убедительные доводы. Вы потолкуете с ним, и он отзовет зверьков. Почему бы вам, в конце концов, просто не прийти к нему в гости?

Вилли Максович снова хмыкнул. Я оказался прав: Рыбин был не прочь поговорить о Сверчкове. И он, и мы хотели, в сущности, одного и того же. Чтобы получить нужный ответ, требовалось лишь соблюдать чуточку приличий: правильный вопрос задавать в тактичной форме.

– Мы бы пришли, – согласился я, – и мы бы, честное слово, мирно потолковали. Но как назло пионеры забыли оставить мне визитку с адресом своего покровителя. А Горсправка, боюсь, нам не поможет. Может, хоть вы подскажете – по-дружески – где нам его искать? Это ведь не тайна?

– В России всё секрет и ничего не тайна, – рассмеялся Рыбин. – Так говорила одна умная, но очень нехорошая иностранная мадам. И, к сожалению, в этом была права. Меня-то вы нашли и без помощи Горсправки. А ведь я довольно серьезно отношусь к своей безопасности. Если честно, я до сих пор теряюсь в догадках: как вы перелезли через стену и как наши сторожевые совы вас пропустили, даже не поцарапав. Ну я им, дармоедам, еще устрою разбор полетов…

Мысленно я посочувствовал совам, вообразив, как советник президента по нацбезопасности гоняется за ними по лесу и кричит вслед всякие обидные для птичьего достоинства слова.

– А почему, вы думаете, я забочусь о безопасности? – продолжал тем временем Рыбин. – Потому что у меня мания преследования? Нет! Потому что я реалист. Я понимаю: русский народ чиновников не любит. Слушаться слушаются, этого не отнять, и голосуют «за», но при этом у каждого второго либо фига в кармане, либо кирпич за пазухой. А Владик, либерал хренов, уверен, будто страна его обожает и расцеловать готова… Как вы думаете, сколько боевых сов сторожит поселок Улитино в Одинцовском районе, где он живет? Ноль. А сколько охранников приставлено к его дому номер один? Ни одного! И я, и другие, и сам глава администрации президента ему твердят, что не надо играть в демократию. Мы не Европа, у нас особый путь: кто-нибудь незваный явится однажды к вам домой, и хорошо еще, если он просто начистит рыло, а ведь может и тюкнуть чем-нибудь тяжелым по башке. А Владик в ответ так высокомерно: у нас огражде-е-ение, закрытая зо-о-она, пропускная систе-е-ема – и все, хватит…

– Пропускная система – это такая же, как здесь? – сонным голосом уточнил Фишер.

– Она всюду одинакова, – отмахнулся Рыбин, – во всех поселках от нашей администрации. И в Бужарове, и в Серебряном Плесе, и в Николином Бору, и в Улитине… Видите, вот такие единые разовые спецпропуска для посетителей… – Советник вытащил из заднего кармана спортивных брюк бумажник, а из бумажника извлек ворох желтеньких картонок. – Каждому из нас дают на месяц сотню штук, под роспись. Но везде, кроме Улитина, они без гостевых карт действуют только на выход, а в Улитине с ними можно и выйти, и войти… Ой, блин! – Бумажник вылетел из пальцев Рыбина, желтенькие картонки разлетелись по дорожке.