Эта женщина...

Бланш...

Ему хотелось выкрикивать это имя до тех пор, пока не порвутся голосовые связки и из горла не хлынет горячая кровь. А еще ему хотелось избить ее.

Нет-нет, нужно взять себя в руки... В коридоре послышались шаги, и в комнату вошел комиссар. Он вежливо поздоровался, поднеся руку к фуражке. Интересно, заметил ли он, что оба они на грани безумия?

— Мы должны выполнить какие-то формальности? — спросила Бланш.

— Мы обсудим это с вашим мужем, не беспокойтесь. Нужно уведомить семью покойного.

— Он не был женат. Кажется, у него есть сестра в Лиссабоне. Спросите у Айши.

Комиссар поблагодарил ее и вышел. Бланш вышла следом и остановилась во дворе, глядя на отъезжавшую машину «скорой помощи», на Колетт, осенявшую себя крестом, на облака, плывущие в ярко-синем небе. Не смотрела она лишь на незаметного, никчемного, скучного месье Морено. А что, если она манипулировала им с самого начала? Что, если она просто сумасшедшая нимфоманка, лелеющая свои страдания?.. Хватит, Шиб, прекрати, она потеряла уже двоих детей! Она не играет в страдание, а действительно страдает. И заставляет страдать тебя. Ты любишь ее, а это все равно что любить острую бритву, которая перерезает тебе горло только потому, что такова ее природа.

Он встряхнул головой. Черт, произошло убийство, а он думает только о своем романе с хозяйкой дома! Какой жалкий эгоизм!

Зазвонил мобильник. Это оказалась Гаэль. Шиб вполголоса рассказал ей о смерти Коста. Когда он закончил разговор, Бланш нигде не было видно. Он прошел по комнатам — пусто. Нужно уезжать. Будь они все прокляты!

Шиб вернулся к машине еще более взвинченный, чем утром, внезапно осознав всю очевидность и жестокость смерти Коста. Тот, кто выпотрошил живот щенку, теперь убил человека, чтобы быть уверенным в его молчании. Речь теперь не о сексуальных извращениях, а о преднамеренном убийстве.

Сразу возникает вопрос: как убийца узнал, что Коста собирается поговорить с Шибом? Единственной, кто видел их вместе накануне, была Бабуля. Не самая подходящая кандидатура в убийцы, подумал Шиб, глядя, как к дому медленно подъезжает «Клио» отца Дюбуа.

— Что здесь случилось? — тревожно спросил священник, выходя из машины. — У вас такой убитый вид...

— Коста, садовник, найден мертвым.

— Что?! Как это произошло?

Шиб в двух словах рассказал официальную версию.

— Он был таким набожным человеком — и умер без покаяния... — прошептал священник.

— Вчера вечером он сказал мне, что хочет кое-что сообщить об убийстве щенка.

Дюбуа быстро поднял голову, и его стальные глаза-буравчики впились в лицо Шиба.

— И что он сообщил?

— Ничего. Вчера нам не удалось поговорить. Я приехал сегодня утром, но он был уже мертв.

— В таком случае вам тоже угрожает опасность, — заявил священник, упираясь ему в грудь указательным пальцем. — Когда демоны вырываются на свободу, они уже не могут остановиться. Силы Зла питаются собственной разрушительной энергией, как всепожирающее пламя... Как себя чувствует Бланш?

Застигнутый врасплох, Шиб пробормотал:

— Как обычно, я полагаю.

— Не мое дело давать вам советы, Морено, но я все же скажу, что в ее сердце вряд ли найдется место для какого-то другого мужчины, кроме ее мужа.

— Но я...

Дюбуа похлопал его по плечу и быстро зашагал по аллее. Шиб в полной растерянности остался стоять рядом с «Флоридой». Неужели все его мысли и чувства написаны у него на лбу? Или его телесная оболочка стала прозрачной, как стекло, и все видят, как шевелятся извилины его жалкого мозга, как мучительно колотится сердце и натягиваются возбужденные нервы? Он забрался в машину, захлопнул дверцу и резко рванул с места. Радио заиграло «Love can damage your helth».

Грег потягивал анисовый ликер, развалившись на стуле и вытянув ноги. Шиб рассеянно смотрел на стоявшую перед ним бутылку «Перье». Ему не хотелось заказывать аперитив и еще меньше хотелось разговаривать. Но было совершенно невыносимо оставаться дома, и, когда Грег предложил составить ему компанию за обедом, Шиб воспользовался случаем убежать из этих стен, где его мучили воспоминания о Бланш.

— И что ты теперь собираешься делать? — поинтересовался Грег, загребая из вазочки огромную горсть оливок.

— То есть?

— В связи со смертью садовника и всей этой шумихой?

— Полагаю, теперь расследованием займутся полицейские.

— Вид у тебя не очень, — заметил Грег. — Это Бланш так тебя заездила?

— Давай оставим эту тему.

— Черт, да эта шлюха тебя в гроб загонит!

— Не называй ее так, слышишь?

— Да посмотри на себя! Слишком веселым ты никогда не был, но теперь просто бьешь все рекорды по части хандры! Если это любовь на тебя так действует, на черта она нужна?

— Она меня не любит.

— А с чего ей тебя любить? У нее есть муж. С тобой она просто немного развлеклась, и все. В конце концов, ты что, не можешь перепихнуться в свое удовольствие, как все, и не превращать это в дурацкую трагедию в духе Бергмана?

— Ты сам-то видел хоть один его фильм?

— А как же? Смотрел отрывок битых полчаса, пока дожидался кубка по футболу.

— А как же Айша? — спросил Шиб, обхватив ладонями бутылку «Перье».

— А что Айша? Она покладистая бабенка и трахается классно. Что еще надо?

— Но ты к ней что-нибудь чувствуешь?

— Да не знаю я! — с досадой воскликнул Грег. — Я не засираю себе этим мозги! Ладно, надо чего-нибудь пожрать.

— Я не голоден.

— Еще не хватало! Надо жрать, старик, жратва — вот уж что реально так реально!

— Тебе нужно давать консультации в каком-нибудь психологическом журнале. Можешь быть уверен — число самоубийств резко возрастет.

Грег встал и потянулся.

— Ладно, кончай! Пошли обедать. Я угощаю. Тушеное мясо и полента. Как тебе?

Шиб обреченно вздохнул. Почему бы и нет? Какая разница, чем блевать?

Было около шести вечера. Вытянувшись на кушетке, Шиб смотрел в потолок, пытаясь расслабиться. Он ощущал тяжесть во всем теле, словно его придавили набитым чемоданом. Во всем виновата Бланш, это она камнем висит у него на шее, грозя утянуть на дно... «А я и правда люблю ее? — внезапно спросил он себя, резко поднявшись, — Что это вообще такое— любить?» Черт, знать бы!.. Он всегда был один. Иногда увлекался, но никогда не влюблялся по-настоящему. Нет, любовь — это, должно быть, что-то другое, потому что... кто бы захотел терпеть такую боль? Он сам себя обманывает. Просто страдает от уязвленного мужского самолюбия.

Он снова лег на кушетку. Вокруг люстры вились мошки, тщетно стремясь к недосягаемому свету. Все их попытки были обречены с самого начала. Совсем как твои, Шиб...