Интересно.

Мне нравилось знать такие странные вещи.

Я засыпала его вопросами всю дорогу до кабинета, начиная с того, сколько Дом заработал за одну ночь (примерно двадцать штук), и заканчивая тем, почему было только две женщины (они отвлекали).

Азартные игры были достаточно серьезными для отвлечений. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, пока мы шли в дальний конец комнаты. Мужчины за столами были статуями сосредоточенности, а те, кто курили, потели от проигрыша или были слишком заняты сообщениями о своих выигрышах.

Его кабинет представлял собой идеальную площадь с синим стильным диваном, письменным столом из красного дерева и парой кресел перед ним, телевизором с плоским экраном и мини-баром. Я положила свой клатч на стеклянный кофейный столик, а он нажал кнопку на клавиатуре, запуская компьютер.

Стены были бетонными, но с золотым и синим восточным ковром и только одним произведением искусства на стене. В комнате было как-то тепло и уютно.

Я изучала картину, которая висела за блестящим стеклом. Пастельные тона, но смелые и изысканные взмахи кисти. Я не была художницей, как моя сестра, но узнала эту работу. Я смотрела документальный фильм о падении современного искусства. То, что мы считаем искусством сегодня, является плохим примером таланта и сердца искусства в прошлом.

— Не думала, что ты питаешь слабость к Моне[35], — сказала я, взглянув на него.

Его внимание было приковано к компьютеру, но легкая улыбка тронула его губы. Он стоял, положив одну руку на стол, а другой стучал по клавишам. Либо он управлял этим местом, как сумасшедший ученый с их разрушительными красными кнопками, либо был очень непродуктивным машинистом.

— Моя мама была поклонницей.

Мой живот согрелся от того, как глубоко слово мама скатилась с его губ.

— У нее хороший вкус.

Он тихо рассмеялся. В его голосе прозвучала горькая нотка, и он вытер свое веселье ладонью, словно только что осознал, что натворил. Мне казалось, что я вот-вот войду в глубокие воды, но я не могла удержаться, чтобы не погрузиться еще глубже.

Я приподняла бровь.

— Тебе не нравится Моне?

— Он у меня в кабинете, разве нет?

— Не поэтому картина у тебя здесь.

Его плечи напряглись, и он нажал на клавиши чуть сильнее.

— Ты анализируешь меня?

Я смотрела на мягкие пастельные мазки на картине.

— У нас, женщин, есть поговорка: «Не доверяй мужчине, который плохо относится к своей маме».

Его пристальный взгляд обжег мне щеку.

— Ты думаешь, я плохо относился к матери?

Я не была уверена, как я поняла, что мне будет не легко узнать его, что мне, возможно, придется заставить его работать над этим. Он был не из тех, кто сидит сложа руки и делится своим прошлым с другими, включая свою невесту. Мне нужно было знать человека, за которого я выйду замуж. Какая-то часть меня просто хотела знать, поэтому я пожала плечами. Мое сердце затанцевало от незнакомой игры, в которую я играла.

— Я должна думать иначе?

Он невесело вздохнул, но больше ничего не сказал. Он не пытался защищаться, и мой желудок сжался от необходимости заверить его, что это не то, о чем я думала. Так ли?

В горле у меня зародился зуд извинения за мой намек, когда он шел через кабинет, чтобы уйти, и я обернулась, чтобы увидеть, как он открывает дверь.

— Джеймс будет снаружи, если тебе что-нибудь понадобится. Оставайся здесь. Я не должен долго отсутствовать.

— Нико, подожди. Я не должна была говорить…

Николас позвал в коридор Лаки. Оглянувшись на меня, он сказал:

— Нет, ты права. Ты не должна мне доверять. Я уже солгал тебе с тех пор, как мы оказались в этой комнате.

Я сглотнула.

— Насчет чего?

Он остановился, положив руку на дверную ручку.

— Я всегда говорю, что она была поклонницей. Гораздо легче сказать, чем объяснить, что она всегда находилась под кайфом, что не могла отличить Моне от гребаной карикатуры, нарисованной на улице.

Глава 32

«Настоящие любовные истории никогда не заканчиваются».

— Ричард Бах

ЕЛЕНА

Дверь за ним захлопнулась, и я была убеждена, что в тот момент я была худшим человеком в мире. Я понятия не имела о его матери. Я предполагала, что она умерла от рака или какой-то другой болезни, но теперь задавалась вопросом, была ли это вообще болезнь. Я представляла себе, что в его семье женщина будет единственным надежным человеком, на которого можно опереться. У него даже этого не было.

Эта картина принадлежала его маме, и он сохранил ее, хотя она, вероятно, была далеко не лучшим родителем.

Он был добр к своей маме.

Мне необходимо было выпить.

Пока я неторопливо готовила джин с тоником, вошел парень лет пятнадцати-шестнадцати. Как только он закрыл дверь, то встал рядом с ней со стоическим выражением лица. В коридоре стоял Джеймс, и это, должно быть был Лаки. Данное прозвище вызывало в воображении образ мускулистого мужчины с татуировкой в виде трилистника, а не парня. Мой жених, должно быть, инициирует этого ребенка, бедняга.

Я улыбнулась.

— Привет. Прости, я не знаю твоего имени.

— Маттео, но все называют меня Лаки[36], — сказал он, засовывая руки в карманы брюк.

— Почему тебя называют Лаки?

— Наверное, потому, что я счастливчик, мэм.

Во мне проснулось немного веселья.

— Приятно познакомиться, Лаки. Я Елена, но ты, наверное, уже знаешь, кто я, учитывая, что ты мой нянька и все такое.

Он засмеялся немного неуютным смехом.

Я включила телевизор и устроилась на диване. В течение двадцати минут я смотрела новости и потягивала свой напиток, с прерывистым шумом снаружи и электрическим биением пульсирующим сквозь потолок. Нико лучше быть уверенным, что его игровой зал не будет разрушен, пока я сижу в его кабинете. Хотя, это не было моей настоящей заботой. Агент ФБР появлялся на его вечеринках; я была уверена, что у него в кармане имелась вся остальная сила.

Я вздохнула. Лаки только тихо стоял у двери, как хороший член мафии, которым он являлся. Я схватила с кофейного столика колоду карт и повертела ее в руках.

— Лаки, не хочешь сыграть со мной в карты?

— Ох, хорошо, — он провел рукой по затылку. — Я не Туз.

Я нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду.

— Я просто подумала, что поиграть в карты хорошая альтернатива тому, чтобы мы оба не умерли от скуки.

Он усмехнулся.

— Хммм..

— Или тебе не разрешено?

Насколько строг