Меня охватило радостное предчувствие того, что мы можем увидеть, и вместе с тем опасение. Быть может, мы получим новое волнующее известие, нам откроется новая глава нашего паломничества к могилам наших отцов, думал я, но ничего не говорил.

Опять кое-как пришлось объясняться с водителем, чтобы он отвез нас в городок и подождал там. Но, доктор, хотя я и знаю, что вам не терпится узнать, что сказал или показал мне Якоб, должен вам признаться, силы мои на исходе, так что придется прервать эту историю и отложить ее до завтра, а может быть, и на больший срок. Рассказ о давних событиях очень меня изматывает.

Хорошо, это входит в ваши обязанности. Сделайте так, чтобы мой изношенный организм выдержал еще день-другой, чтобы повествование о моей жизни не осталось недосказанным.

* * *

С печалью в сердцах мы простились с кладбищем, перекрестились и отправились в путь. Якоб по дороге начал свой рассказ, рассказ о далеком детстве. Ему было лет десять, когда в 1915 году в только что заработавший лагерь начали стекаться первые группы военнопленных. Это были не только сербы, но и русские, украинцы, даже румыны и греки, встречались среди них и итальянцы.

В этом же году его отец погиб на фронте в Галиции. А дед его владел большими плантациями хмеля и разнообразных овощей, кроме того у него была лесопилка. Он нуждался в большом количестве рабочих рук, которые непросто было найти ввиду военного времени. Однако он нашел выход: договорился с лагерным начальством, чтобы ему присылали на работу военнопленных.

Условия существования в лагере были невыносимыми, так что для них работа на деда явилась спасением, конечно, для тех, кого для этих работ тщательно отбирали. Якоб рассказал, что, насколько он помнит, дед охотнее всего брал сербов, так как они трудились лучше других, были честными, умелыми и привычными к крестьянской работе. Маленький в то время Якоб лично знал некоторых из них.

Все это он рассказал нам во время недолгой езды до городка, мое знание немецкого языка давало возможность более-менее понимать друг друга. Когда мы приехали, он пригласил нас в большой двухэтажный дом и познакомил с женой и дочерью, девушкой семнадцати или восемнадцати лет. Наконец он приступил к тому, ради чего он позвал нас к себе. Он принес одну большую старую фотографию и предложил рассмотреть ее как можно внимательней. На ней были сняты очень худые мужчины в рабочей одежде, всего человек тридцать. В центре на стуле сидел крупный человек лет пятидесяти, выглядевший респектабельно.

Якоб объяснил, что это его дед с группой заключенных, которые работали у него чаще всего и которых он особенно ценил. И тут произошла кульминация событий, пережитых мною в течение дня. Такое только Господь может преподнести человеку: слева от хозяина во втором или третьем ряду стоял мой отец Никодие! Узнав его, я не смог сдержаться, вскочил и закричал:

– Dieser Man ist mein Vater![14]

– Wirrlich Sind Sie Bestimmt?[15] – спросил Якоб.

– Jawohl! Ich kenne meinen Vater![16]

Тут подскочил Живан. И он увидал на фото своего отца Драгойло. Обрен горячо надеялся, что найдет лицо своего отца Странна, но, к сожалению, его там не было. Якоб сказал, что это группа людей, которых его дед чаще других приглашал к себе на работы. На обороте фотографии была надпись: «16 мая 1916 г.», значит, за пять месяцев до смерти моего отца. Долго я вглядывался в изображение дорогого человека на пожелтевшем снимке. Он был выше ростом, чем остальные, и такой же худой, как все они.

Якоб нас накормил и дал немного еды в дорогу. Он хотел, чтобы мы побыли подольше, но мы не согласились из-за водителя. Мы попрощались с этим дивным человеком, представителем народа, который в те страшные годы причинил столько зла нашей родной стране. Он был лучом света во мраке бесчеловечности. Но самым великодушным поступком с его стороны было то, что он подарил нам эту старую фотографию!

Ну конечно! Для меня это был великий, незабываемый момент! Встреча с отцом, пусть всего лишь на пожелтевшем снимке, дала мне новые силы для того, чтобы выдержать все испытания на долгом и трудном пути домой. С головой отца в сумке я отправился дальше.

До Линца мы доехали быстро, там, в больнице, нас еще раз предупредили, чтобы мы по возможности сократили свое путешествие по территории Австрии, так как существовала опасность неприятных инцидентов со стороны местного населения. Посоветовали нам самым коротким путем добираться до Чехословакии, до нее было не очень далеко. Такая дорога домой была гораздо длиннее, зато безопасней, правда, Венгрию в любом случае было невозможно обойти стороной.

Вы думаете о моем возвращении из Варны? Между этими путешествиями было много общего, но были и отличия. Главное, сейчас было лето, а из Болгарии я возвращался лютой зимой. Из Линца мы вышли 26 июня и через городок Кефермаркт добрались до границы с Чехословакией. Сначала мы двигались достаточно быстро, но постепенно усталость и недостаток еды все больше замедляли наше передвижение.

От границы до города Ческе-Буде ё вице мы добирались вдоль реки Влтавы пять дней. Ночевали мы в сельских домах, нас принимали как братьев. С языком не было особых проблем, все славянские языки похожи.

Затем мы шли все время вдоль австрийской границы и через несколько дней, в Иванов день, 7 июля (по новому стилю), добрались до города Зноймо. Здесь нам пришлось задержаться на пару дней, так как у Живана возникли проблемы с желудком, и мы обратились за помощью в местную больницу, где врачи к нам отнеслись с большим участием. Нас покормили и дали еды с собой. Живан тяжелее всех переносил дорогу, он был человек в годах, ближе к шестидесяти, к тому же еще и больной.

Так точно. Не воспользовавшись организованной транспортировкой бывших заключенных в их родные страны из-за поездки в Ашах, мы подвергли себя тяжелым испытаниям слишком длинного пешего путешествия и риску не вернуться домой живыми. Но мы об этом не пожалели ни одной минуты, то, что мы пережили в Ашахе, стоило наших жертв. Я бы никогда себе не простил, если бы не посетил старый лагерь, когда был так близко от него.

Мы двигались все медленнее и накануне праздника святых апостолов Петра и Павла прибыли в Бреслав. Далее до Братиславы мы шли вдоль реки Моравы, всего пешее путешествие от Линца заняло двадцать пять дней. Голова отца в сумке давала мне дополнительные силы выдерживать все лишения. При всех наших тяготах и невзгодах во время пути я чувствовал себя счастливым и гордым, что исполняю заветное желание своей матери.

В Братиславе мы вновь задержались на несколько дней, так как состояние здоровья Живана становилось все хуже. Тут и Обрен подцепил лихорадку. Когда они более-менее пришли в себя, мы пустились дальше вдоль Дуная. Именно это путешествие по берегам великой реки, которая в этой своей части представляет собой границу между Венгрией и Словакией, оказалось самым тяжелым этапом нашего пути. Мы с Обреном все больше опасались, что Живан испустит дух, не выдержав дорожных трудностей. Зимой 1918 года, возвращаясь из Болгарии, я пережил смерть четырех моих товарищей, это же самое могло произойти со мной и летом 1945-го, во время возвращения через центральную Европу.