Впрочем, Пабло не рецидивист. Он еще достаточно молодой парень (в сравнении со мной, конечно), так что всякое может быть! Опять же – Лаура, как некий катализатор процесса. Мда… Все сложно в этом мире, все сложно…

Мы еще поговорили о системе труб полива, которую нужно вовремя слить, чтобы не разморозить, о борще, который Лаура научилась варить в высшей степени великолепно, об икре, которую Пабло на дух не переносит и не понимает, как ее можно вообще есть. О горке с фонтаном, возле которой неплохо было бы выкопать небольшой прудик для японских рыбок (Пабло видел такой в одном богатом доме, и я не стал спрашивать, как он в том доме оказался). В общем, поговорили обо всем и ни о чем. И это было приятно. Этот «домашний» треп, он… он такой домашний, такой уютный, расслабляющий… забываешь, что ты не дома и что этот дом, и этот садик – временное твое пристанище. И куда меня занесет потом – ведает только Бог. Если он есть, конечно…

Кстати, Пабло довольно-таки верующий человек. Он даже предложил мне сделать небольшую часовенку в одной из комнат гостевого дома (Босс, как можно без часовни? Без Бога?!). Я протестовать не стал – пусть молится, если ему надо. Я не воцерковленный человек, хотя в минуты смертельной опасности у меня, как и у большинства людей, в душе вдруг начинает ярким пламенем бушевать огонь веры. А точнее, проще сказать: «Пока гром не грянет – мужик не перекрестится». И вообще, я скорее поверю верующему человеку, чем тому, кто ни во что не верит. Человек вообще должен во что-то верить, ну хоть во что-то! Иначе он не человек, а растение. Впрочем, может, и растения во что-то верят. Например, в то, что проживут долго и счастливо и не будут съедены веганами.

Телевизионщики появились ровно в двенадцать часов дня – как и обещали. Может, где-то отстаивались? Ну, чтобы не опоздать и раньше не приехать? Я же сделал накачку Страусу насчет необязательности этой братии, вот и…

Фургон въехал во двор под внимательным взглядом Пабло, вырядившимся во все черное и похожего то ли на уголовного авторитета из Ростова, то ли на сотрудника похоронного агентства. Из фургона выскочили трое мужиков неопределенного возраста – от тридцати до пятидесяти – и моя старая знакомая Синди. И все закрутилось, завертелось…

Им понадобилось около часа, чтобы протянуть кабели, установить камеру, запустить оборудование, проверить его работу и все такое прочее. Да, это не съемки на смартфон камерой в двадцать пять мегапикселей – достал, постучал по экрану, двинул пальцем вправо, нажал значок камеры. И все! И качество будет, наверное, лучшим, чем при съемках этим вот потомком трицератопса, почему-то называемым телекамерой!

Преувеличиваю, конечно. Камера профессиональная, снимает она хорошо, но вот подготовка к работе оставляет желать лучшего. Особо не поснимаешь!

Все впереди, все будет. И маленькие профессиональные камеры, и… скрытые камеры в сумочке. Пятьдесят лет. Или раньше?

Наконец, аппаратура установлена, Синди равномерно покрыта гримом, и теперь все готово к съемкам. Меня тоже попытались гримировать, но я категорически этому воспротивился. Нефиг! Какой есть, такой есть!

Фонари горят, в гостиной жарко – хорошо хоть на улице прохладно и можно приоткрыть окна. (Осень!) А то бы сейчас весь потом залился. Не люблю я жару, ох, как не люблю! Впрочем – и холод тоже. Двадцать два градуса тепла – вот моя температура комфорта! Хе-хе…

– Итак, сегодня мы в гостях у известного русского писателя Михаила Карпофф! (Ну что за привычка всегда искажать фамилию на свой лад?! Карпов я, а не Карпофф, черти вы пиндосские!) Наши зрители помнят то грандиозное шоу, которое сэр Карпофф устроил в полицейской академии, повергнув наземь целую толпу инструкторов, а вот сейчас мы у него в гостях, в загородном доме Майкла. Итак, Майкл, поговорим?

– Ну, раз уж вы здесь – само собой, поговорим! – усмехнулся я. – Только давайте вот без этих «повергнул» и все такое. Мы с ребятами неплохо провели время, несколько дружеских поединков, постреляли – это не стоит таких громких слов. Не надо обижать честных и дельных копов!

– Ну… пусть будет так! – Синди лукаво улыбнулась, мол, понимаем тебя, скромника! И оценили. – После твоего триумфа в академии в полиции что-то изменилось? Они приходили к тебе за помощью? Просили, чтобы ты их потренировал?

– Из руководства – нет, никто. Видимо, у них много других дел. А вот сами парни, с которыми я спарринговал – те были, да.

Ну не все парни, один Стив, но зачем это рассказывать? Постреляли мы с ним, и не раз. Уроки я ему дал, теперь сам пускай тренируется. И своих коллег поучит – все-таки побольше их останется в живых. Я ведь ничего такого экстраординарного и не показывал, я просто дал концепцию, указал путь. А пойдут они по нему или нет – их дело. Мне по большому счету на то плевать. Но я не буду об этом рассказывать.

– Кстати, награду вам отдали? Призовой «Кадиллак»?

– Отдали. – Я усмехнулся. – Лаура на нем в магазин за продуктами ездит.

– Лаура – это ваша прислуга?

– Нет. Лаура и домом управляет, и готовит, и вообще – заботится обо мне.

– О! Это ваша женщина?

– Нет. Лаура – жена моего управляющего Пабло, очень хорошего парня. Но давайте поговорим о чем-то другом? О литературе, например.

– Литературе придет свой черед! Нашим зрителям интересно знать, как живет самый известный иностранный писатель в США! Есть ли у него семья, жена, любимая женщина. Есть, Майкл?

– Нет. Ни жены, ни семьи, ни любимой женщины.

– Вот как! Значит, женщины Америки могут надеяться на вашу любовь?

Ну вот что за тупые вопросы! Нет, ну я так-то понимаю – зрителей США интересует только то, что не выходит из орбиты их привычной жизни, а именно: семья, деньги, работа, дом. Будешь говорить об этом, и будет тебе успех! Но вот сейчас я точно вижу отличие советских журналистов от зарубежных. Наши бы точно поинтересовались моими «творческими планами», ввернули бы что-нибудь о литературе и все такое прочее. А тут… какие-то животные интересы! Могут ли женщины Америки рассчитывать на мою любовь?! «Поручик Ржевский, вы любили когда-нибудь?» – «Да, трахался!» Тьфу. Но отвечать надо. И не так, как Ржевский.

– Ну, я же мужчина, а значит – женщины могут рассчитывать на мою любовь.

– Ладно, чувствую, вы не очень любите, когда вторгаются в вашу личную жизнь, Майкл! (Как будто ты любишь, когда копаются в твоем белье, чертова кукла! Впрочем, может, и любишь…) Тогда поговорим о другом. Вы прожили в США уже несколько месяцев, а конкретно – в Нью-Йорке. Скажите, что вам не нравится в Нью-Йорке? Что бы вы в нем изменили?

Что бы я изменил? Да снес бы его на хрен, когда он был еще фортом на реке Гудзон. Зря когда-то Россия признала вашу сепаратистскую шайку! Надо было помочь англам вас разнести, вот и не было бы никаких Штатов! И не гадили бы нам всеми возможными способами!

– Грязь. Разруха. Мусор. Я спустился в метро, чтобы посмотреть, проехаться по Нью-Йорку, и видел, как люди бросают мусор прямо на рельсы подземки. При мне один мужчина взял у своего внука обертку от шоколадки и бросил ее в кучу мусора между рельсами. А другой чернокожий, молодой парень, стоял и при всех, прилюдно, мочился на рельсы прямо с перрона. Честно скажу, для меня это было шоком. Я такого в Советском Союзе представить не могу. У нас метрополитен – как музей, как дворец. И если кто-то посмеет бросить бумажку, даже не на рельсы, а на перрон – его тут же задержат и отправят в полицию. У нас она называется милиция. А если кто-то попробует помочиться вот так, прилюдно, в метро, его арестуют и, возможно, посадят в тюрьму. Или как минимум он получит огромные-преогромные неприятности – могут выгнать из института, будут проблемы на работе. Вот так. Я удивлен, что такой большой город, такая сильная и развитая страна не может справиться с хулиганством, с преступностью! Мне кажется это постыдным. Это унижение самих себя!