Судя по всему, с музыкой она так и не смогла ничего решить – «аранжировки» и «минусовки» местным обывателям были не знакомы и звучали уж скорее как иномирское ругательство, нежели профессиональный сленг работников сцены. Но и тут певица выкрутилась – решила спеть акапельно.

Я не могла представить, что девушка, ныне стоящая перед залом – поп-дива. Нет, это была богиня, шествующая по земле, невинная дева, раскаявшаяся Мария Магдалина. Обнаженная шея, волосы, струящиеся водопадом, горящий затаенной болью взор. Все это рождало в душе зрителей волну смятения.

Перед тем как запеть, девушка протянула руку вперед. Нет, не моля милостыню и не грозно указывая, а словно обращаясь ко всем и каждому в отдельности. Вторая ее рука, нежная, изящная, легла на грудь, целомудренно прикрытую высоким вырезом. «Нежное на нежном», – мелькнула отстраненная мысль.

И тут певица взяла первую ноту. Еще не сама песня, а лишь гласный звук. Ее голос, подобный херувиму, сошедшему с небес и познавшему всю боль бытия, переливался, журчащий, как чистый ручей, звучал в притихшем зале. Завороженная публика не решалась спугнуть миг чистого искусства, обволакивающего, проникающего в самое нутро, пробирающего до мурашек.

Она как будто распевалась и с каждой звучащей ноткой приближала нас к своей тайне, которую все же не решалась раскрыть.

Я отчетливо стала ощущать, как мурашки покрыли мою кожу. А потом она все-таки запела…

Тихая, чистая, добрая, светлая,

Словно вода родника,

Как метели мотивы напевные,

В душу ко мне вошла.

Не встревожила,

Не успокоила,

Стала подруги верней.

И не радуюсь,

Не печалюсь я,

Просто живу с ней…

С грустью прошедших дней.

Я жалею лишь об одном:

Что в попытке угнаться за властью

Продаем мы мечты, и себя предаем.

Не познавший любовь – редко счастлив.

Я не хотела плакать, слезы почему-то сами потекли. Вот как, как выглядящая в обычной жизни абсолютной пустышкой, певица смогла так на меня воздействовать? И ведь задела те струны, что играют за любовь. Как будто про меня спела. Я осмотрелась: не только со мной подобное произошло. Многие девушки, кто украдкой, кто не стесняясь, утирали слезы.

Следующими выступали местные умельцы.

Замысловатые иллюзии: огромных размеров цветы, невиданные мне животные. Один особо остроумный студент нафеячил иллюзию в виде коменданта женского общежития. Госпожа Агнеда предстала в виде эдакой женщины-вамп: платье ярко-алое с глубоким декольте, высокая прическа и страстный взгляд с поволокой. А ее плеточка меня просто покорила. Чувствую, кто-то не скоро попадет в женское крыло.

Красиво, необычно и непривычно, все же голограммы у нас не такого качества, но как-то не цепляло. Хотя наверняка представление было рассчитано произвести впечатление прежде всего на нас, землян.

Следующим номером выступал наш земной «аристократ»: на скрипке играл. Не дилетант, но и не виртуоз. Вялые аплодисменты он все же заслужил.

А потом объявили «Арина Камаева». Стихийники, вышедшие в центр зала, чтобы заливать лед, топтались в нерешительности, видя, как я иду без коньков, в обычных кроссовках.

Лишь отрицательно помотала головой, мол не надо. Оглядела притихший зал. Голова была пустой. Сказать, что не смогу откатать программу, извиниться. А потом перед глазами промелькнули образы Аякса, Салики, братьев Ромьер… они все были в чем-то похожи. Даже не в том, что убитый крупно им задолжал. Увы, у них было и еще кое-что, их объединявшее: одиночество. Их в свое время не услышали.

Я начала свой диалог без ответов:

Ну что. Я вышла. Стою на сцене. Смотрю на вас, а вы – на меня.

И у каждого, сидящего в зале, сейчас мысль: «Ну, что покажет? Чем удивит?» А ничем. Не будет танцев на льду и гитарных перекатов.

Я просто хочу поговорить. Со всеми и с каждым.

Это ведь так просто – сказать несколько слов.

Мы часто живем наскоро, дружим между прочим, смеемся на бегу, балагурим, обнимаемся, удивляемся, ставим смайлы и плюсы, проводим дни, как будто их и не было.

Единственное, чего мы не делаем, – это порою не говорим искренне, глубоко с теми, кто нам дорог. Душой не слушаем и душой же не отвечаем.

И в этом беда.

Мы становимся одиноки еще до того, как ступим на дорогу сна.

А жизнь ведь тем и хороша, что ее можно разделить с близкими.

И самый простой способ это сделать – просто поговорить.

Мы же заворачиваемся в кокон суетных будней, не чувствуя вериг измен и интриг, все куда-то спешим, туда, за кромку призрачного завтра.

И вырастает вокруг нас одиночество в сто этажей, хотя вокруг – сто друзей.

А ведь нет ничего проще, чем подойти, вечером обнять и сказать: «Я соскучилась и хочу тебя просто услышать», позвонить по телефону и произнести самые главные слова.

Какие? Да хотя бы: «Послушай, я уже вечность не говорил тебе, как сильно я тебя люблю…»

И он обязательно начнется, тот самый разговор, разговор двух душ.

В зале повисла тишина. Не пустая, а наполненная эмоциями и оттого особенно плотная. В этой тишине я и ушла. Лишь когда зашла за кулисы, послышались сначала робкие хлопки, которые переросли в шквал. Словно до этого зрители осознавали услышанное, и только сейчас сказанное дошло до них. А я поняла – это была победа. Безоговорочная и окончательная. Моя победа над обстоятельствами. Ведь если я сумела достучаться до сердец зрителей, смягчить их, значит, все сделано как должно. И не важно, что при этом коньки пылились в углу. Я покорила души зрителей, а не их глаза, а это намного важнее.

Леприкон же, то ли не понявший сути, то ли решивший, что зал приветствует следующего участника, объявил номер Танганнистры, но на сцену вышел Макс с гитарой.

Сходство с Бандеросом было запредельное. С тем самым, каким он был в «Отчаянном». Темные штаны и куртка, белая футболка, футляр для гитары. Где только его достал? И даже волосы были завязаны в хвост, пусть и не такой длинный, как у прототипа.

Для кого старался – непонятно. Местные незнакомы с голливудским кинематографом, а наших мало чем удивишь.

Но Макс смог.

Как говорится, талантливый человек талантлив во всем. Или просто у тех, кто шустро стучит по клаве, и со струнами, выходит, легче договориться: опыт быстрой работы пальцами-то немалый. Программист, оказывается, еще и замечательно играл на гитаре. Так, что, наверное, сам «el mariachi» отдыхает.

Испанская музыка, порой надсадная, хрипящая, рваная, но завораживающая своим нутром. В ней страсть – неподдельная, яркая, искрящаяся. Так и захотелось отбить несколько гольпе.