преобладающим индуистским населением никогда не отличалась слишком строгой дисциплиной, поскольку мужчины-индусы также восприимчивы к новым идеям.

В общем аспекте индийские гаремы сильно напоминали персидские зенаны, описанные в предыдущей главе. В холлах на полу сначала укладывались грубые циновки из листьев финиковой пальмы, поверх которых стелили уже плотные ковры из хлопка, сотканные таким образом, что белые полосы чередовались с голубыми либо все полосы были голубыми, различаясь в оттенках. Верхнее покрытие состояло из миткалевых ковров белого цвета, на которых обычно сидели обитательницы зенаны.

На день деревянные каркасы кроватей с веревочными тюфяками убирались в заднюю часть холла, где стояли ровными рядами. С наступлением темноты, когда индийцы обычно ложатся спать, эти кровати расставлялись в холле так, как было угодно их владельцам. Иногда, когда ночи выдавались особенно жарками, их выносили во внутренний дворик, где воздух был чище и прохладнее. Эти остовы кроватей отличались по размеру и качеству, однако форма у всех была одинаковая. Их высота составляла примерно половину ярда над уровнем пола. Остовы покоились на круглых внизу ножках, которые кверху сужались. Рама кровати была оплетена в обоих направлениях толстой хлопчатобумажной тесьмой, которая переплеталась, образуя сетку эластичную и мягкую, на которую клали матрас. Ножки покрывали золотой или серебряной краской или же изготавливали из чистого серебра. Кровати попроще покрывали краской, поверх которой наносили лак. Для слуг предназначались кровати из дерева манго, без каких-либо украшений, причем сетка в данном случае сплеталась из эластичной веревки, сделанной из волокон кокосового ореха.

Матрасы других типов встречались гораздо реже. Чаще всего на сетку стелилось белое стеганое одеяло, поверх которого раскладывали ситцевую простыню. Ее привязывали шнурками к каждому углу остова кровати. В изголовье клали несколько плоских невзрачных подушек, наполнителем которых служил взбитый хлопок. Женщины ложились спать в той же одежде, в которой ходили днем. В теплую погоду они накрывались муслиновой простыней, а зимой – толстым стеганым ватным одеялом. Одеялами, кстати, пользовались только в очень скромных гаремах, где днем их носили в качестве верхней одежды. В холодную погоду их не снимали с себя и ночью, так как такие гаремы плохо отапливались.

Среди индийцев полигамия пользовалась меньшей популярностью, нежели среди мусульман. Поэтому зенаны первых редко достигали такого же масштаба, разумеется, если не брать в расчет очень богатые дома. В семье, принадлежавшей к высокой касте, в той части дома, которая предназначалась исключительно для женщин, зачастую жила только одна жена. У нее как у хозяйки дома имелось свое почетное место в гостиной: особый коврик, стелившийся, если это было возможно, рядом со столом посреди помещения, на котором лежала огромная подушка размером с двадцать английских подушек. Приглашение гостье, которая занимает такое же или более низкое социальное положение, сесть рядом на эту подушку считается особым знаком уважения. Если подобное приглашение делается гостье, которая занимает более высокое положение в социальной иерархии, то хозяйка покидает подушку и садится на край ковра.

Женщина из гарема махараджи Рам Синга II

В отличие от турецких и египетских гаремов, обстановка ин дийской зенаны отличаетс я едва ли не спартанской простотой. Там почти не бывает зеркал, столиков или даже украшений. Все сидят на ковре, постеленном на полу; там же и едят. В старых зенанах стаканы, столовые приборы и салфетки никогда не употреблялись и, конечно, женщины ели отдельно от мужчин. Это правило, которое до сих пор действует на всем Востоке и раньше наиболее строго соблюдалось именно в Индии, возможно, не следует целиком приписывать универсальной восточной концепции превосходства достоинства мужского пола. В равной степени его можно отнести на счет представления, довольно распространенного и в Европе, суть которого заключается в том, что основное занятие женщин – выглядеть обворожительной и фривольной, в то время как еда – дело исключительно серьезное. Для индийцев, принадлежащих к высшей касте, оно может быть настолько серьезным, что вся их нервная система приходит в состояние повышенного возбуждения. В Индии насчитывается от двух до трех тысяч каст. Каждый индиец принадлежит к определенной касте. Теоретически он может есть только в компании своих собратьев по касте и только ту еду, которая предписана правилами его касты и приготовлена человеком, которому эти правила разрешают готовить пищу.

Эти традиции приводят к бесконечным проблемам, которые временами даже угрожают душевному равновесию человека в такой степени, что европейцу весьма трудно представить. Даже если на пищу упадет хотя бы тень человека, принадлежащего к чужой касте, она уже будет считаться загрязненной и негодной к употреблению. В частности, члены касты браминов находятся в наиболее жутком положении, так как для них принятие пищи обставлено таким количеством условий и оговорок, что можно лишь удивляться, каким образом им удается есть вообще.

При таких обстоятельствах женщины зенаны, предоставленные сами себе во всем, что касается еды и питья, могли соперничать с персиянками по размаху девичников, которые они устраивали. На шестах, вкопанных во внутреннем дворике, натягивались тенты или навесы из белого ситца с муслиновыми оборками. Путь из гостиной сюда был выложен деревянными щитами, которыми выкладывался и внутренний дворик. На них расстилались ковры с густым ворсом, на которых полулежа располагались гостьи и хозяйки, и начиналась вечеринка, продолжавшаяся всю ночь.

С гостиной, имевшей унылый, пустынный вид, происходили удивительные метаморфозы. Пышные наряды из блестящего разноцветного шелка, которыми щеголяли дамы, ослепительный блеск драгоценностей, которыми они были увешаны, радостные, предвкушающие выражения их лиц; изящные фигуры, способные вызвать восхищение самого взыскательного ценителя женской красоты; толпы служанок и невольниц, детей всех возрастов в живописнейших костюмах – все это, сконцентрированное вместе, рисовало такую картину гаремной жизни, которая могла бы вдохновить любого европейского поэта на создание шедевра.

Однако у нас не должно складываться мнение, что такие сцены, имевшие место то ли в Индии, то ли в какой-либо другой стране, могли бы соперничать с грандиозными концепциями, например декорациями Леона Бакста[105] к балету Дягилева[106] «Шехеразада»[107].

К счастью, воображение западных художников, когда они думают о Востоке, намного превосходит реальность.

Радостная и сложная по звучанию полифония, состоящая из многих десятков голосов, которые на этих индийских праздниках не только разговаривают, но и поют, и шумное веселье играющих ребятишек усиливают впечатление счастья в изоляции, которое не знало бы, что делать со свободой, если бы вдруг получило таковую. Старые индийские писатели часто с огромным энтузиазмом отзываются об этих ярких интерьерах, которые они сравнивают с клетками довольных своей жизнью певчих птиц. Эти птички обладают человеческими добродетелями долга, искренней привязанности и милосердия. Они дают