От этого вопроса у Николаса перехватило дыхание. Он просто не мог поверить, что все происходит наяву. Да, Николас несколько раз шутил по этому поводу, говорил, что в один прекрасный день Белинда бросится к нему в объятия и потребует, чтобы он занялся с ней любовью, но никогда не думал, что это произойдет.

Николас предполагал, что если ему когда-нибудь повезет заполучить Белинду, то только потому, что сумеет как-нибудь соблазнить ее, заставив забыть о предыдущем печальном опыте с мужчиной, о нравственности и здравом смысле. Но вот такого он совсем не ожидал.

– Я сплю, – пробормотал Николас. – Иначе и быть не может.

Но не успел это произнести, как уже схватил Белинду за руку и открыл дверь. Он вывел ее из гостиной и повел вверх по лестнице, затем по длинному коридору в свои комнаты.

– Эта часть дома отличается от остальных, – заметила она. И добавила, разглядывая простые белые стены, обычную кровать и мебель вишневого дерева: – Немножко по-спартански.

– Я просто велел вынести отсюда весь ужас, а это то, что осталось, – объяснил Николас, задергивая зеленые, как мох, шторы, но оставляя расстояние, достаточное, чтобы комната не погрузилась во мрак. Он не хотел заниматься любовью с Белиндой в темноте. – Все, кроме кровати, – продолжал Николас, направляясь к Белинде. – Ее принесли из одной из гостевых спален. Та, что стояла здесь – просто кошмарное творение из красного дерева… – Он остановился перед Белиндой и привлек ее в свои объятия. – Я не хочу разговаривать о чертовой мебели.

– Я вообще не хочу разговаривать, – отозвалась Белинда и поцеловала его, обняв за шею.

Николас уже возбудился, и она наверняка ощущала это даже через несколько слоев ткани, разделявших их, потому что прижалась к нему крепче и застонала, пробуя его губы на вкус. Желание, тлевшее в Николасе столько времени, вспыхнуло так, словно после тех минут в пивоварне не прошло и секунды, но он постарался сдержаться.

Николас хотел, чтобы Белинда приехала сюда, чтобы они могли неторопливо, медленно и с наслаждением заняться любовью, поэтому было необходимо сбавить скорость. Он так долго ждал этой минуты, мечтал о ней и хотел, чтобы оба они могли смаковать каждую секунду. Николас слегка прикусил нижнюю губу Белинды, втянул ее в рот, пробуя на вкус.

– Ты слишком торопишься, – предупредил он и потянулся к шляпе, чтобы вытащить булавки. – Так не пойдет, Белинда.

Николас снял с нее шляпу, воткнул булавку в тулью и отбросил в угол.

– Видишь ли, – добавил он, начиная стаскивать с нее темно-желтые лайковые перчатки, – я так часто представлял, как раздеваю тебя, и не собираюсь лишаться этого удовольствия только потому, что ты несколько недель решала, ехать сюда или нет, и довела нас обоих до безумия.

– Так часто? – пробормотала Белинда, когда он стянул вторую перчатку. – Сомневаюсь.

Николас уронил перчатки на пол и задумался.

– Ты права, – произнес он, потянувшись к ее бирюзовому жакету. – Должно быть, каждый день.

Николас развязал ленты, расстегнул пуговки и снял жакет с ее плеч. Один бросок, и тот присоединился к шляпе в дальнем углу комнаты. Затем он поднес руки к ее шее, пальцы начали искать под складками бледно-голубого шелка пуговицу или крючок, но ее голос заставил его остановиться.

– Николас?

Он поднял глаза, и обнаружил, что Белинда улыбается.

– Пуговицы на спине, – сказала она.

– Ну не знаю, как я мог об этом догадаться. На тебе больше слоев, чем в слоеном пирожном с кремом. – И тут же убедился в этом, повернув ее к себе спиной и обнаружив длинный ряд обтянутых тканью пуговиц. – Сколько бы я ни воображал себе этот момент, на твоей одежде никогда не было столько застежек. Зачем вы, женщины, носите такие замысловатые одеяния – за пределами моего понимания. Чертовски усложняет жизнь мужчинам.

– Ну в этом-то и суть, – ответила Белинда, когда он начал расстегивать пуговицы. – Но если бы я подумала заранее и сообразила, что cinq à sept[6] у нас начнется в ту же секунду, как я приеду, то надела бы что-нибудь менее сложное.

– Это не cinq à sept, – возразил Николас. – Для занятий с тобой любовью мне потребуется куда больше двух часов.

Белинда нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– Безусловно, если ты не поторопишься.

– Скорость, моя милая, здесь совершенно не нужна. – Он отодвинул платье и прижался губами к обнаженной коже шеи, наслаждаясь тем, как она задрожала. – Почему ты так спешишь?

– После того как я столь бесстыдно тебя поцеловала, ты еще спрашиваешь?

Услышав эти слова, заметив, как дрогнул ее голос, Николас почувствовал соблазн пойти на поводу у ее желаний и ускорить происходящее, но затем героически подавил его. Он поклялся, что на этот раз будет ублажать ее не так, как в прошлый, и был твердо намерен сдержать слово.

Расстегнув лиф, Николас стянул его с плеч Белинды, затем с рук. Лиф повис на талии, держась там на множестве крючков, которые соединяли его с юбкой. «Пусть пока повисит», – решил Николас и занялся ее волосами. Одна за другой шпильки падали на пол, и несколько мгновений спустя черные шелковистые локоны упали почти до талии, и он уловил аромат духов – легкая, сладкая вербена и насыщенный, чувственный мускус, сочетание, так сильно его возбуждавшее.

Впрочем, Николасу не требовались дополнительные стимулы. Его естество уже полностью восстало, но, несмотря на это, Николас продолжал истязать себя. Он поднес к лицу иссиня-черные пряди, упиваясь их ароматом и тем, как усиливается желание. Николас накручивал волосы на пальцы, играл с ними, целовал их и, наконец, отпустил. Он неторопливо, нежно касался губами шеи Белинды, направляясь к уху, скользил пальцами по ее обнаженным рукам и наслаждался тем, как учащается ее дыхание.

Николас повернул Белинду к себе, и в ту же секунду она подняла лицо в предвкушении поцелуя, но Николас не стал ее целовать. Вместо этого он продолжил ее раздевать. Николас хотел подогреть ее желание, привести Белинду на самый край обрыва, прежде чем дать то, к чему она так рвется. Он медленно расстегнул крючки, затем пуговицы, развязал ленты, слой за слоем снял с нее шелка, атлас и муслин. Лиф, чехол на корсет, нижняя юбка, сам корсет, еще три нижние юбки и пара туфель по очереди присоединились к груде одежды в углу. К тому времени как Николас раздел ее до сорочки и панталон, он уже не был уверен, что сумеет продержаться достаточно долго, чтобы любить ее как следует.

Его тело рвалось к Белинде, но Николас усилием воли сдержался, взявшись за подол ее сорочки. Потянув вверх, с помощью Белинды он снял ее совсем. Однако панталоны он решил оставить. Ему требовался какой-то барьер, пусть и такой тонкий, чтобы удерживать желание на поводке как можно дольше.