Он подошел к кровати, взял меня за руку и улыбнулся:

— А ты прямо расцвела, моя красавица. Общество Эйдана тебе явно на пользу. Я же говорил, что тебе придется пересмотреть свое отношение к сенаям!

Его доброе и веселое лицо так и сияло. Он, наверно, все мои мысли прочел.

— От него много пользы, — ответила я и отвела глаза. Мне не хотелось показывать, что мы с Наримом на одной стороне. Потом-то все равно придется.

Давин подобрал вилку, на которой Мак-Аллистер жарил ветчину, и принялся готовить гренки с сыром и варить ячменную похлебку. Тарвил преподнес мне сапог — разрез был аккуратно залатан. Наверно, еще какой-нибудь элимский "родич" постарался… Нарим и сенай уселись по обеим сторонам постели и завели через мою голову разговор ни о чем: где элимы устроят свое новое прибежище, как не удалось уговорить Искендара покинуть Кор-Талайт, когда туда нагрянули Всадники, как мы искали Роэлана и что стряслось в Фандине. Вся эта чушь никак не относилась к делу, к сути дела — к правде, к упрямой, непростительной правде…

Подавая ужин, Давин рассказал:

— Мы слышали в Лепане, что Клан собирается на границе с Гондаром. Гондарский король совершает смелые набеги на южные королевства. Он разрушил десять деревень. Две тысячи человек остались без крова…

— Пол-Гренатты успел разрушить, пока южный легион не отбросил его назад, — добавил Тарвил с набитым ртом. — Всадники ворчат, что-де король Девлин — сущая тряпка, потому что он до сих пор не сжег этих гондарских выскочек или по крайней мере не загнал их в нору…

— Говорят, Мак-Ихерн теперь сам решает, как разместить легионы, — кивнул Давин. — И располагает их поближе к границе, в самых слабых местах.

Мак-Аллистер задумчиво оперся подбородком о ладонь.

— Наверно, хочет вынудить Девлина наступать.

— Скорее всего, — отозвался Давин.

— Будут нападать на гондарцев, пока не станет поздно идти на попятный. Мак-Ихерн ведь не понимает, почему Девлин до сих пор не объявил войну.

— А почему, кстати? — Ложка Нарима замерла в воздухе.

Мак-Аллистер опять отвлекся на свои бредовые мысли и долго не откликался. Когда же мы дождались от него отклика, оказалось, что отвечает он на совершенно другой вопрос.

— Абертен! — Он вскочил и даже стукнул по столу — не кулаком, как все, а запястьем. — Ах я дурак! Что ж я раньше-то не подумал!

— О чем не подумал? — спросил за всех Нарим. Абертен — вассальное королевство в горах на юго-западе. Постоянно воюет с соседями. Значения не имеет.

Сеная аж трясло от восторга.

— Восемнадцать лет назад я был в Абертене. Во мне тогда звучала такая музыка, что я не мог уснуть и пошел прогуляться поближе к драконам. Впервые я чувствовал связь с Роэланом так ясно и сильно и решил — каким же безмозглым гордецом я был! — что это что-то во мне самом! А потом прошло всего несколько дней, и абертенские драконы выпустили заложников. А еще через неделю меня арестовали. Мы все это время искали Роэлана в Элирии, а он на самом деле в Абертене! Я точно знаю!

Давин, Тарвил и Эйдан отправились в Абертен на следующее же утро. Предполагалось, что мы с Наримом последуем за ними, но спешить не будем, чтобы у меня перед встречей с драконом было время окончательно поправиться. Я с ужасом ждала минуты, когда мы с Наримом останемся наедине, и поэтому, тяжело опираясь на палку, побрела провожать Эйдана на лужайку, где ждали оседланные лошади. От мокрой террасы под жарким утренним солнцем поднимался пар.

— В абертенский лагерь попасть почти невозможно, — нудила я, глядя, как он пристегивает седельные сумки. — Кругом отвесные скалы, а вход всего один. И дорога к лагерю идет прямо через город.

— Я помню. Я там был.

— Ты же слышал, что сказал Давин. Теперь во всех лагерях усиленная стража. Наверняка там уже придумали условные знаки, пароли, патрули… никакого сеная ни за что не пропустят в абертенский лагерь! Ни за что!

Эйдан бросил на меня через плечо очень серьезный взгляд.

— Не бойся, без тебя я туда не пойду.

— Ничего я не боюсь!

— Да, знаю. Ты ничего не боишься. — Эйдан снова отвернулся, и только тут меня осенило: да ведь он надо мной смеется!

С застежками он возился, как всегда, лет сто.

— Элимы говорят, что если спас кому-то жизнь, то эта жизнь отчасти принадлежит тебе, — сказал он, посмотрев наконец мне в лицо. — И тогда надо принимать в ней участие — горевать из-за ее горестей и радоваться ее радостям. Спроси Давина. Так что выходит, что мы теперь неразрывно связаны — ну ты, я, они… И это может нам сколько угодно не нравиться, но от этого никуда не денешься.

Он что, думал, что горечь таких слов можно подсластить улыбкой?

— А что элимы говорят, если разрушишь чью-то жизнь? — Я обошлась без улыбки. Как всегда, гнева я от него не добилась — он лишь погрустнел.

— Не знаю, не знаю. Возможно, оплату приходится удваивать. Каково принимать участие в чьей-то жизни, зная, что не можешь принести утешения, не можешь исцелить раны, которые сам и нанес? В последнее время я много об этом думал.

Я едва не закричала, что говорю вовсе не о нем, но тут из дома вышли Давин и Тарвил. За ними не спеша следовал Нарим.

— Пора ехать, — объявил Давин. — Мы все придумали. Встретимся через семь дней в "Красной Короне" неподалеку от Аберсвиля. Тамошний повар…

— Родич Тарвила, — хором отозвались мы с Мак-Аллистером. Элимы расхохотались и обнялись на прощание, и Мак-Аллистер, Давин и Тарвил, не мешкая, отправились в путь.

Едва затих топот копыт, и я еще глядела на холм, за которым исчезли путники, как Нарим сказал то, что я держала бы в тайне под любой пыткой:

— Ты его любишь.

Я не ответила. Вернувшись в дом Эйдана, я сорвала с себя тонкую льняную сорочку и натянула свое отрепье — потертые домотканые штаны и грубую коричневую рубаху, жилет из потрескавшейся кожи и залатанные сапоги. Потом я заплела косу, чтобы волосы во время езды не лезли в лицо, и лишь тогда совладала с собой настолько, что осмелилась ответить Нариму. Все это время он глядел на меня.

— Я дала клятву во всем тебя слушаться. Клятвы я держу.

Элим, который два года отказывал себе во всем ради того, чтобы я осталась жить, стоял в дверях. Лица его я не видела — за дверью сияло солнце.

— Лара, я не хотел делать тебе больно. Поверь, я ценю Эйдана Мак-Аллистера не меньше, чем ты. Надеюсь, что удастся исполнить твои желания, но только не это. Это невозможно. Ты все прекрасно понимаешь.

— Даже лучше, чем ты. Не бойся. Я сделаю все в точности так, как ты велел. Но не жди, что я тебя прощу! И себя я тоже никогда не прощу! И пожалуйста, не пой мне больше песен про преступление элимов, драконьи души и перемены, которые ждут мир! Ты ошибся!

— Он все равно не смог бы жить дальше по-прежнему. Он достиг вершины мастерства, а драконы со временем дичали все больше и больше. Представь себе, что он перестал бы их слышать. Он бы просто умер, так и не узнав правды. Неужели ты думаешь, что так было бы лучше?