Девка попыталась извернуться, пнуть его коленом, но сделала только хуже — опричник оказался между ее раздвинутых ног, а столкнуть с себя в сторону тяжелого воина, к тому же одетого в железные доспехи, не всегда по силам и здоровому ратнику, которого придавил убитый враг.

Зализа грубо раздвинул влажную щелку, спрятанную в густых кудрях, направил туда свою окаменевшую в предвкушении плоть, толкнул ее внутрь, наткнулся на какое-то сопротивление, нажал еще сильнее и словно провалился внутрь.

Алевтина болезненно вскрикнула, потом прикусил губу и перестала сопротивляться — только из глаз выкатились крупные слезы. Семен вонзался в нее со всей силы, которую только мог вложить, расплачиваясь за недавний страх смерти, за гибель коня, за то презрение, которой сегодняшний крамольник всегда к нему испытывал — за все; и когда тело его скрутилось наслаждением, выплескивая накопленное семя, вместе с ним покинула его и вся злость, с которой он ворвался в дом.

Зализа, тяжело дыша, поднялся, гремя кольчужным подолом натянул порты, шагнул к оставшемуся висеть на стене зеркалу. Оттуда на него глянул потный воин, половину лица которого и короткую бороду покрывали пласты свежеподсохшей крови, на груди, на нагрудных пластинах осталась светлая длинная полоса. Да, постарался боярин. Будь на опричнике обычная кольчуга али тегиляй — убил бы, не устояла броня.

А ведь не просто так боярин в одной рубахе на бой вышел! Смерть хотел принять, да тело свое гостям незваным оставить. Думал, его возьмут — а дом и челядь не тронут. Просчитался боярин Харитон. Государь не так глуп, чтобы свернувши крамоле голову, тело ей в целости оставлять. Крамола, она ведь как змей сказочный — тело оставишь, новые головы вырастут.

Зализа оглянулся на плачущую девку и почувствовал, что не насытился. Он опять снял порты, развернул ее на живот и снова овладел ею — не торопясь, без злобы и ярости, просто удовлетворяя свою похоть. Она не сопротивлялась, просто зарылась лицом в подушку и тихонько постанывала в такт его толчкам. Остановившись, опричник испытывал уже не стремление разгромить усадьбу, а только усталость и удовлетворение. Накрыв хнычущую Алевтину одеялом, он вернулся в боярские покои и принялся собирать разбросанные грамоты — если следы крамолы искать, то только в них. Неожиданно он наткнулся на небольшой кожаный кошель, развязал — золото. Опричник довольно хмыкнул и повесит добычу себе на пояс.

Разумеется, для боярина Волошина этот кошелек — не такие большие деньги, казну он прячет где-то в потайном месте, но искать схрон, если хозяин сам его не выдаст, можно неделями, а времени такого Зализа не имел. Увязав найденные грамоты в боярское одеяло, опричник вышел во двор, положил его рядом с погибшим конем. Постоял немного, глядя на переставшего дышать Урака, а потом пошел звать своих засечников и десяток Трофима Михайловича в захваченную усадьбу. Стрельцов отвлекать не стал — пусть грабят.

* * *

Позавтракав, Станислав спустился во двор, привычно сунул точильный камень в карман, отворил ворота, взял косу, вышел на улицу и в изумлении замер: оставленная вечером полоса в три покоса лежала ровными рядками аккуратно сжатая — только не грубо, как вчера он не столько выкашивал, сколько учился древнему ремеслу, а ровненько, аккуратненько, на высоте полусантиметра от земли — словно кто ножницами постриг.

Несколько минут Погожин молча созерцал этот сюрприз, подошел к дому и громко заорал:

— Матрена, выгляни сюда!

— Что сдеялось? — испуганно выскочила на крыльцо женщина.

— Ты не знаешь, кто луг до конца выкосил? — Станислав запоздало вспомнил, что всю ночь они провели в одной постели, а значит хозяйка дома сделать этого втихаря не могла.

— Луговой, наверное, — невозмутимо пожала она плечами. — Он завсегда помогает всем, кто сам хорошо работает.

— Ага, — кивнул Станислав, не очень понимая — в шутку Матрена так сказала, или и вправду уверена в существовании Леших, Лихорадок и Луговых. Впрочем, верь не верь, а косить теперь вроде как и ни к чему. А вот крышу перекрыть, пока дожди не начались, следовало.

В принципе, Погожину требовалось свалить в лесу дерево, потом запрячь хозяйскую лошадь, уложить дровину на волокушу и вытащить сюда, а затем разделать: хорошие куски ствола на всякого рода заготовки, а что корявое да сучковатое — в печь. Однако, имея в детстве некоторую теоретическую подготовку, на практике Станислав этим не занимался, и подозревал, что пока добудет подходящую лесину — угробит массу времени, замучает лошадь и покроет себя неувядаемым позором в глазах хозяйки. А если к этому времени еще и дождь начнется… Поэтому он пошел по пути наименьшего сопротивления — выбрал во дворе несколько нерасколотых чурбаков, вытащил на улицу, и принялся заготавливать «черепицу».

Все получилось донельзя проще: наставляешь плотницкий топор поперек среза, и постукиваешь по нему сверху небольшим полешком. Топор гладенько входит в дерево, раздается легких хруст — и в сторону отскакивает пластинка в дюйм толщиной и в чурбак шириной. Дело спорилось, и вскоре милиционер настрогал не меньше сотни пластин.

— Молочка парного выпьешь? — подошла с кувшином Матрена.

— Корова-то у тебя где? — Погожин вспомнил, что во дворе этого зверя еще ни разу не видел.

— За домом траву щиплет, вместе с лошадью. Я ее спозаранку выгнала, чтобы голодная не застоялась.

— Дрова надо заготавливать, — хлебнул теплой белой жидкости Станислав. — Поможешь? С конями у меня отношения не ахти.

— Как скажешь, — улыбнулась женщина, но улыбка неожиданно сползла у нее с губ, а лицо заметно побледнело.

Погожин обернулся, следуя ее взгляду, и увидел бредущего от леса бородатого мужика, одетого в нарядный зипун и меховую не по погоде шапку.

«Муж, что ли, вернулся?» — промелькнуло у него в голове.

— Что-ть соскучился я по бабам, Матрена, — почесал подбородок подошедший мужик. — Да и оголодал. У тебя там хрюкает кто, никак?

Станислав, еще не очень понимая, что происходит, опустил правую руку на торчащий из чурбака топор.

— Ты, отяк, не шебуршись, — повернул к нему голову лесной гость. — Бо больно сильно станет.

Станислав, все еще не понимая, что происходит, и как себя вести, вопросительно покосился на женщину. Та ответила ему умоляющим взглядом. Погожин толкнул топорище вперед и вверх, выдергивая его из чурбака, но тут мужик взмахнул рукой, которой чесал подбородок, из рукава выскользнул железный шарик и со всего замаха ударил милиционера в плечо. Плечо пронзила острая боль, рука моментально обмякла, а топор выскользнул из ослабевших пальцев на землю.

— Баял я тебе, — укоризненно покачал головой мужик, — не шебуршись. Теперь ступай, поросенка мне приведи. А ты, Матрена, задирай подол и у крыльца ложись, на одуванчики.

— Сейчас, — кивнул Погожин, привлекая к себе внимание. — Приведу…

Он улыбнулся и кинул гостю в ноги кувшин, который все еще сжимал в левой руке. Тот рефлекторно раздвинул ноги, чтоб не облиться, и Станислав со всего размаха врезал ему между ног своим тяжелым форменным ботинком.