их было много, но он знает, что даже если решил отпустить прошлое, не факт, что это самое прошлое так легко отпустит его.

— Лысый пень! — Гвиг скалилась и нервно отхлёбывала из кружки.

— О, как давно я от тебя этого не слышал! — Заулыбался Бэлригген. — Гвиг, знаешь, ты ведь хороша. И она, я не спорю — тоже, если не говорить о характере. Но сама представляешь, что с ней станет уже лет через двадцать. Антонис даже узнать её не сможет, а ты будешь всё так же хороша. В этом ваше преимущество, не мне об этом рассказывать.

— Знаю. Я вот так вот “хороша” уже сколько? Десять… почти одиннадцать лет! И только сейчас он, весь такой из себя решительный, мечта всех женщин храма, согласился куда-то меня позвать. Хотя я всегда была рядом!

— Да, да, всё так. И все те же одиннадцать лет он был для тебя “лысым пнём”, а тут вдруг ты начала ревновать.

— Я… что?! — Гвиг злобно взглянула на Бэлриггена, осушила кружку и занесла руку, в последний момент передумав швырнуть посудину в эльфа.

— Да, давай её сюда. — Он забрал кружку и развернулся. — Я принесу нам ещё вина.

— Ха! Ты тоже сейчас уйдёшь и бросишь меня одну? Даже не знаю, что сказать, для тебя у меня нет обидного прозвища! Что же делать?! — Всплеснула руками Гвиг.

Вкус вина на языке был приятен, но Гвиг немного разочаровалась, что она, как и все немёртвые, не могла запьянеть. Вокруг было уже довольно много еле стоящих на ногах людей. Все они стекались к сцене и вливались в общий хоровод. Но тут музыка стихла и Нойтимар объявил, что следующий танец будет медленным. Гвиг стало ещё паршивее. Основная масса народа разошлась, а все желающие поделились на пары. Первые аккорды дали начало движению: толпа танцующих была похожа на вязкую массу, которая медленно перетекала и перемешивалась в какой-то гигантской кадке. Гвиг подумала, что в лабораториях храма можно наблюдать подобные картины. В этот момент кто-то взял её за руку. Снова тёплая ладонь.

— Позволит эта прекрасная дама слегка унять её негодование? — Спросил Бэлригген.

— О! Эльфийские танцы? Я теперь умею, меня Леви научил.

— Боюсь, для такого тут не хватит места. Да и музыка не совсем подходящая. — Эльф крепко сжал её в объятиях и медленно закружил, чётко следуя ритму.

Они влились в общий поток, Гвиг приободрилась и сосредоточилась, не позволяя себе сделать неверное или просто неловкое движение. Бэлригген вёл так легко и умело, как будто занимался танцами всю жизнь. Внезапно он наклонился и стал говорить ей прямо в ухо.

— Я не уверен, но догадываюсь, что откуда-нибудь он за нами наблюдает.

— С чего ты взял?

— Просто ощущение такое. Он видел, что я остался с тобой, и теперь это беспокоит его гораздо больше, чем та сумасшедшая баба.

— Тогда чего же он…

— Её надо остановить и выдворить из города. Года три назад она сама бросила его, подняв на смех, и вышла замуж за какого-то столичного толстосума. Не имею понятия, чего ей понадобилось теперь, но нам достаточно знать, что нрав у неё склочный. Может выкинуть что угодно и никого не постесняется.

— Три года..?

Гвиг едва не споткнулась, когда подумала об этом. Она всегда знала, что у Антониса постоянно что-то происходило в личной жизни, но никогда не вдавалась в подробности, считала, что это не её дело.

Они сделали ещё один круг, и музыка смолкла. Артисты начали что-то говорить, поэтому народ снова потянулся ближе к сцене. Гвиг и Бэлригген смогли вернуться на прежнее место, но в этот раз встали ближе к палатке с вином и даже успели взять себе по кружке.

— Зачем ты мне всё это рассказал?

— Подумал, что тебе станет лучше, а то ты была прям сама не своя.

— Да всё со мной нормально.

— У них не всё было гладко. — Решил продолжить Бэлригген После небольшой паузы. — Может, тогда он и начал понимать, что пора заканчивать с живыми…

— Ага, долго я ещё это понимал! — Раздался голос Антониса позади. Судя по всему, он не был обижен на друга. — Как много ты успел ей рассказать? Про бабулю тоже?

— Нет ещё, но, видимо, и это мне стоит сделать за тебя? — Бэлригген отчего-то засмеялся и посмотрел на Гвиг. — Так вот, бабушка этой девки лет семьдесят назад была очень даже ничего, и Антонис крутил с ней, не зная, что когда-то у неё подрастёт такая внучка. Ещё один мерзкий факт и доказательство вашей несовместимости с обычными людьми. А знаешь, что самое примечательное во всей этой истории? Он, — эльф ткнул пальцем в сторону Антониса, — никогда ни о чём не жалел.

Некромант отвёл угрюмый взгляд в сторону. Гвиг криво усмехнулась, не зная, что ответить. Она не удивилась: Антонис был известен своими беспорядочными знакомствами, но от этого совсем не казался ей отвратительным. Такая же ситуация сложилась и с Джанис, которую Гвиг считала самой близкой подругой.

Тем временем на площадь опустилась ночь. Вокруг театра и в палатках усилили сияние сфер. Все трое молчали, устремив взгляд на сцену. Джанис пела в дуэте с каким-то юношей. Гвиг могла лишь догадываться, что это и был тот самый Энди, про которого та недавно рассказывала. Они гармонично смотрелись рядом и, кажется могли бы, как минимум, сыграть на сцене красивую пару. Гвиг задумчиво смотрела на них, слушала и не сразу осознала, что начала подпевать: текст был ей знаком. Антонис и Бэлригген о чём-то говорили, но она перестала их замечать. Краем глаза она уловила, как эльф дёрнулся, увидев кого-то около палаток, и сорвался с места.

— Я скоро вернусь! Давайте, как раз по пути возьму вам ещё вина! — Он выхватил из рук друзей пустые кружки и скрылся в толпе.

Тем временем поющие на сцене сменились, и снова заиграла медленная музыка без слов. Антонис развернулся и встал прямо перед Гвиг, пристально глядя ей в глаза.

— Сегодня ты танцуешь только с эльфами?

— Да меня больше никто и не звал. — Пожала плечами Гвиг.

Внутри у неё всё клокотало, но она старалась не выдавать того, как сильно нервничала. Антонис требовательно протянул ей руку, и она приняла приглашение.

Гвиг было нетрудно понять, почему именно в его объятиях она почувствовала такое сильное волнение. По всему телу бежали мурашки, в груди что-то сжалось, казалось, что если бы её сердце могло биться, то сейчас оно бы колотилось как бешеное. Она почувствовала себя живой. Вот ещё минуту назад закоченелым трупом стояла и