Чужой или не чужой, но у меня есть то, что ее интересует. Я сижу на кровати, она становится между коленями, берет игрушку и начинает… вверх-вниз… трется ягодками-сосками о мое хозяйство и, обратив на себя внимание заинтересованного лица, подтягивается… трется уже животом… ждет…

Что что-то не так, до нее доходит только тогда, когда моя рука в третий раз опускается на голую задницу. Тут она начинает брыкаться и визжать, словно ее убивают. Я же продолжаю лупцевать, да так, что ладони больно.

— Больше не будешь трахаться со своим отцом! Обещай!

Черта с два от нее добьешься обещаний. Упрямая сучка, и чем сильнее я ее шлепаю, тем упрямее становится.

— Буду с ним трахаться! Буду! Буду!

Отвешиваю еще. Атолку никакого. Задница розовая, а песня все та же, только громче.

— Буду с ним трахаться! Буду! И отсасывать буду! Можешь бить меня сколько хочешь, все равно буду! И пусть мама смотрит! Мне наплевать! Бей сильней… Буду с ним трахаться, даже если и пообещаю, что не буду!

Бей сильней. Сука!.. Я сдаюсь. Пора бы уже понять, что заставить их трахаться или отсасывать можно, но не трахаться и не отсасывать, когда они вошли во вкус, уже нельзя. И никакое битье тут не поможет. Останавливаюсь, и Снагглс заползает ко мне на кровать.

— А теперь выеби меня! — хнычет она. — Ты сделал мне больно… давай же, вздрючь меня!

Ладно, уж я тебя вздую… добавлю угольков… Переворачиваю ее на живот, занимаю позицию сзади, раздвигаю ноги и ввинчиваю. Идет туго, хотя вроде бы и отсосала, но, к счастью, смазки хватает, так что мы продвигаемся. Засаживаю в полный рост… Снагглс верещит, потом стонет… следующий удар придется уже в матку… Вынимаю…

Все, теперь без шансов. Обхватываю одной рукой за талию, другой загоняю приятеля в задницу. Вошел. Снагглс прыгает, как кролик, но поделать ничего не может. Господи, и как только у них ничего не рвется… послушать этот вой, так там уже живого места не осталось.

Нет, визжит Снагглс, она никогда больше не будет трахаться с папочкой… никогда не будет делать ничего такого, чего я не хочу… если только я остановлюсь. Обещает быть хорошей девочкой. Обещает все на свете…

Мне давно наплевать, даст она Сэму или нет. Если так хочется — пусть навалит кучу ему в суп. Я намерен затрахать ее до потери рассудка, но в результате получаю всего лишь гребаную реку свежего сока.

— Поиграй лучше с моей пиздой! — выдыхает Снагглс. — Я больше так не могу.

Говорю, чтобы поиграла с ней сама, и что вы думаете — играет, сучка! Лезет вдырку пальцами… ковыряется… В конце концов добавляю к ее пальчикам пару своих, попроворней, а потом выдаю фонтан в задницу, и она кончает, да так бурно, что чуть не до потолка подпрыгивает.

К Энн лучше не подходить, у Сэма ни к черту нервы.

Вообще-то винить их трудно. И если Энн сама навлекла на себя неприятности, то бедняга Сэм…

Эрнест принес Энн фотографии. Прекрасные снимки, если учесть, в каком состоянии мы все тогда находились. Но Энн просто не способна их оценить. Особенно на нее подействовали те, на которых ее окружают с полдюжины совершенно незнакомых типов. Сначала она обвинила Эрнеста в жульничестве — мол, они все поддельные. Затем, поняв, что все эти парни действительно трахали ее и что теперь по Парижу разгуливает столько народу, имеющего самое близкое знакомство с ее анатомией, закатила истерику. По крайней мере так говорит Эрнест, сам-то я с ней еще не встречался — возможно, и к лучшему. И еще он боится, как бы она не узнала, что мы еще и получили кое-что за привилегию трахнуть пьяную американку.

Так или иначе, фотоаппарат Энн у него выкупила, и, зная Эрнеста, логично предположить, что и за негативы ей тоже пришлось раскошелиться. И, опять-таки зная Эрнеста, нетрудно догадаться, что негативы он продал только после того, как отпечатал с них тысчонку-другую фотографий. Эрнест говорит, что Энн прямо позеленела, когда увидела первую — она с хуем во рту, еще один у нее в пизде, а на заднем фоне трое нетерпеливых парней дожидаются своей очереди. Больше всего его оскорбило то, что она даже не подумала, каких трудов стоило заставить ее сосать эти самые члены и притом даже не разбудить.

Что касается маленькой проблемы Сэма, то она, разумеется, называется коротко и ясно — Снагглс. Пару дней назад он прикорнул в спальне после плотного ленча, а проснувшись, обнаружил, что она уже присосалась к его члену. С тех пор бедолага беспрестанно пьет. Немного протрезвев, решает, что нужно покаяться, облегчить душу перед Энн, и тогда мне приходится снова браться за бутылку. Все это начинает действовать ему на нервы… да и мне, признаться, тоже. Вечно так продолжаться не может. Сэм либо превратится в хронического алкоголика, либо найдет некий другой выход. Об этом он постоянно мне твердит.

— Я еще и не проснулся как следует, Альф, — говорит он, и мы выпиваем, — а уже почувствовал, как она что-то с ним делает. Господи, сначала я подумал, что мне это снится… решил, что это Энн… в общем, не важно, что я подумал. Но даже не пошевелился. Мол, ладно, пусть продолжает. Просто закрыл на несколько минут глаза. Она делала все так, как и любая опытная женщина, даже яйца мне терла… ну, ты сам знаешь… И кто?! Моя собственная дочь! Милое, чистое дитя!.. Клянусь Богом, я знаю, кто за этим стоит… та дрянь, Таня! Она ее так настроила, не иначе. Черт! Лучше бы я никогда ее не трахал! Почему ты не предупредил меня? Почему не сказал, чтобы я не позволял им знакомиться… чтобы не подпускал дочь к этой мерзкой грязной извращен-ке? Почему мне самому не хватило ума понять, что добром дело не кончится? Почему я не удержал Снагглс?

Несколько минут мы оба, я и Сэм, раздумываем над тем, что он сказал. Вопросов много, а удовлетворительного ответа нет ни на один, так что мы пропускаем еще по стаканчику, и я жду продолжения. Черт, я мог бы многое добавить к его истории.

— Я позволил ей отсосать, — повторяет он. — Я ничего не делал, пока не почувствовал, что кончаю… пока не проснулся совсем. И только тогда понял, кто это делает на самом деле. Боже, какой ужас! Надеюсь, Альф, тебе никогда не придется пережить то, что испытал я.

Я тоже на это надеюсь. И, уж конечно, очень постараюсь, чтобы со мной такого не случилось.

— И вот тогда, когда я ясно осознал, что происходит, я… не знаю, что на меня нашло. Наверное, я на несколько минут лишился рассудка. Посмотрел на нее, и она мне подмигнула… точь-в-точь как та проклятая хуесоска Таня. В общем, я сел и схватил ее за голову. Она опустилась на колени рядом с диваном и… Как только я ее ни называл… самыми грязными словами… — в этом месте Сэм обычно становится немного уклончивым и делает вид, что не помнит деталей, но ясно одно: дело было доведено до конца, как и положено такому делу, — … и тогда я увидел, что она глотает… высосала меня едва ли не досуха и глотает! — Помимо того, что он с ней сделал, Сэма гнетет и еще кое-что. — Откуда она это все знает? Где научилась? Конечно, один источник — Таня. Но другой? Должен же быть еще и мужчина. Или мужчины! Как по-твоему, со сколькими у нее могло… О черт, это ужасно — задавать себе такие вопросы, ломать голову над тем, как твоя собственная дочь… И каким же надо быть негодяем, чтобы совершать такое с маленькой девочкой! Я еще не встречал подобных мерзавцев… кроме себя самого.