Итак, новгородская летопись ничего нового нам не дала после отъезда Ярослава Владимировича из Новгорода в 1199 г. Летописец, подобострастно величавший его великим князем и сочинивший молитву владыки, не оставил никаких следов в позднейшей летописи.

Иное мы видим во владимиро-суздальском летописании: цитирование пророков начинается при описании событий зимы 1202/03 г., а затем широким потоком проявляется в 1205–1207 гг. в связи с именем известного книжника князя Константина Всеволодича и эпизодически встречается в дальнейшем вплоть до самой смерти Константина в 1218 г.

Если оставаться на почве сделанных выше предположений, то связь Даниила Заточника с Константином Ростовским представляется совершенно естественной: Константин еще при жизни отца получил в удел Ростов, к которому относился и Белозерский край с озером Лаче, где бедовал в свое безвременье Даниил. Еще до получения удела князь Константин командовал белозерскими полками (в битве под Пронском в 1207 г.). Кроме того, в эти же годы Константин был связан с Новгородом. Третьей точкой соприкосновения Даниила, «по многим книгам избирающего сладость словесную», с князем Константином могла быть роднившая их любовь к книжной мудрости.

Наименее ясно на первый взгляд проявление начетнического стиля в описании разгрома Киева Рюриком Ростиславичем 2 января 1203 г., так как весь этот раздел летописи посвящен далеким южным событиям: «…И створися велико зло в Рустей земли, якого же зла не было от крещенья над Кыевом. Напасти были и взятья, [но] не яко же ныне зло се стася: не токмо одино Подолье взяша и пожгоша — ино Гору взяша, и митрополью святую Софью разграбиша и Десятиньную святую богородицю разграбиша и манастыри все и иконы одраша, а иные поимаша и кресты честныя и сосуды священыя и книги и порты блаженных первых князей, еже бяху повешали в церквах святых на память собе — то положиша все собе в полон.

Якоже глаголеть пророк Давыд: Боже! Придоша языци в достояние твое и оскверниша церковь святу твою и положиша Иярусолима, яко овощное хранилище, положиша трупие раб твоих — брашно птицам небесным, плоть преподобных твоих — зверем земным, пролияша кровь их аки воду.

То все стася над Киевом за грехи наша: черньци и черницы старые иссекоша, и попы старые и слепые и хромые и слукыя и трудоватые — та вся иссекоша, а что черньцов уных и черниць унех и попов и попадей и кияны и дщери их и сыны их — то все ведоша иноплеменици в вежи к собе».

Автор этих строк явно настроен враждебно к Рюрику, который в союзе с Ольговичами и половцами выгнал Романа Мстиславича из Киева и разгромил город. Автор находился, очевидно, на юге, так как ему известны многие мелкие детали. Из них можно отметить сообщение об одеждах первых князей «еже бяху повешали в церквах святых на память собе»; оно очень напоминает то, что считал нужным занести на страницы летописи автор статьи 1184 г.: «…паволокы, укси церковные, иже вешаху на праздник…»

Мы можем отметить еще одну черту, сближающую владимирскую летопись за 1184–1192 гг. с повествованием 1203 г. И там и здесь проявляется преувеличенный интерес к сыновьям «царя Владимира»: в первом случае, как мы уже видели, внимание оказывалось Ярославу Владимировичу, единственному князю этой ветви, находившемуся в поле зрения северо-восточного летописца, а во втором случае особым вниманием пользуются все «Володимировичи». Говоря о таком крупном событии, как война двух коалиций князей, возглавляемых Рюриком Киевским и Романом Волынским, автор не перечисляет чернигово-северских князей, не указывает даже того, что половецкие войска возглавлял сам Кончак, и из всех второстепенных князей, участвовавших на той или другой стороне, считает необходимым упомянуть только о «Володимиричах», отъехавших от Рюрика и перешедших на сторону Романа. Володимиричи — это братья: Мстислав Трепольский, давний враг Рюрика и его вассал поневоле, затем Ярослав (после смерти своей жены не упоминаемый владимиро-суздальской летописью) и Ростислав.

Внимание автора рассказа о взятии Киева к этим удельным князьям выразилось и в подробном сообщении о судьбе Мстислава: «Тогда же яша и Мстислава Володимирича Ростиславля дружина Ярославича (Черниговского). И веде Ростислав ко Сновьску к собе».

Из всех этих соображений и наблюдений можно сделать следующий вывод: ничто не противоречит отождествлению автора южнорусского повествования о злодеяниях Рюрика с тем летописцем, который вел летопись когда-то при епископах Луке и Иоанне, затем после долгого перерыва снова занялся летописанием при князе Ярославе «Володимириче» в Новгороде, а с перемещением этого князя на юг (может быть, в качестве регента при малолетнем Ярославе Всеволодиче?) мог последовать за ним на юг и вести здесь летопись южных дел с позиций Всеволода и «Володимиричей».

8

На событиях 1204 г. оборвалась южнорусская (может быть, переяславская) летопись, попавшая во Владимир; с событий 1205 г. начинается особый раздел Лаврентьевской летописи, характеризуемый новым обильным потоком цитат из церковных книг. Раздел этот тоже невелик, он охватывает всего три года: 1205–1207 гг. Начинается он с описания торжественных проводов сына Всеволода на княжение. На этот раз героем повествования стал старший сын Константин.

Обрывается поток цитат довольно резко в связи с получением Константином особого удела — отец дал ему Ростов «и инех 5 городов да ему к Ростову» (зима 1207/08 г.).

После этого панегирист Константина исчезает со страниц владимирской летописи до 1211 г., когда Константин гостил у отца во Владимире; в последний раз руку этого ритора мы ощущаем в 1218 г. в некрологе Константина.

Присмотримся внимательнее к творчеству этого летописца, воспевшего начало княжеской деятельности Константина Всеволодича, того князя, о котором наши источники говорят как об историке и книголюбе. Константин, по словам летописи, «всех умудряя телесными и духовными беседами. Часто бо чтяше книгы с прилежанием».

Летописец такого образованного и начитанного князя должен был сам блеснуть знанием книжной мудрости, что мы видим с первых же строк его риторического творения. В описании только одного дня отъезда Константина он сумел 11 раз (!) привести цитаты из пророка Давида, Соломона, Иоанна Златоуста. Описание отъезда представляет собой отдельное произведение. «В лето 6714 (1205) месяца марта в 1 день на память святое мученици Евдокеи, Всеволод великий князь посла сына своего Костянтина Новугороду Великому на княженье…» Князю, отправляющемуся на княжение в буйный и опасный город, летописец как бы подсказывает слова о том, что «власти мирьскыя от бога вчинены суть», он приводит ряд известных церковных афоризмов, напоминающих по стилю изложения Даниила Заточника: (князь) «богу слуга есть, мьстя злодеем. Хощеши ли ся власти не бояти — злаго не твори и похвалить тя. Аще ли зло творишь — бойся: не бо без ума мечь носить».