Король посмотрел в окно, за которым продолжали свое движение осадные башни.

– Хорошо, будь по-твоему. Но знай: если чуда не случится, я обвиню тебя в колдовстве.

– Если чуда не случится, обвинить меня будет трудно.

– Выйдем в сад, – впервые улыбнувшись, сказал король.

* * *

Дворцовый сад насчитывал более двухсот футов в длину. Все это пространство пересекали белые извилистые дорожки. Там помещалось три фонтана, ныне сухих, и клумбы, покрытые слоем серого пепла. Вдоль мраморных стен стояли высохшие деревья. Унылое место, лишенное какой бы то ни было жизни.

Сигурни оглядывала его не без страха. Что, если ее расчеты ошибочны?

– Жду не дождусь, – подмигнул ей Железнорукий.

– Ты обещала нам чудо, – напомнил король. Он стоял, скрестив руки, его сын держался за меч, шестеро стражников беспокойно переминались рядом.

– Не дадите ли мне на время кинжал, ваше величество? – попросила Сигурни.

– Еще чего! – вспылил Пасан-Иол.

Она подставила ему свою руку.

– Сделайте, пожалуйста, небольшой надрез.

Принц медленно провел своим кинжалом по ее коже. Проступила кровь. Сигурни опустилась на колени перед сухим кустом и окропила его.

За этим ничего не последовало. Сигурни бросила взгляд на Железнорукого, не сводившего с нее глаз. Перед визитом во дворец она поделилась с ним своими умозаключениями, и он крепко задумался.

– Где же чудо? – затвердевшим голосом осведомился король.

Железнорукий, став на колени рядом с дочерью, шепотом посоветовал:

– Дотронься.

Она провела пальцами по кусту. Руке стало жарко. Сухие ветви, впитав в себя кровь, выбросили побеги, и те, разрастаясь, потянулись к серому небу. На кусте расцвели три розы, алые, как ее кровь.

Сигурни встала, собравшись дать объяснения королю, и тут сквозь пелену пробился солнечный луч. При его ярком свете король предстал старым измученным человеком с морщинистым лицом и ввалившимися глазами.

– Как ты это сделала? – прошептал он, опускаясь в свою очередь на колени и вдыхая аромат розы.

– Солнце выйдет, когда войне настанет конец.

– Что такое?

– Вы живете в волшебной стране, где война и разрушение питают темную сторону магии. Ненависть, злоба, жажда крови лишь способствуют извержению огненных гор. Воюя, вы уничтожаете собственный мир. Вспомните: солнце показывалось на пиру Атлинга, когда между войсками объявили трехдневное перемирие. В день погребения вашего отца тоже был заключен мир. Перед войной же Юр-вейл был подлинным раем. Понимаете? Вашей земле каким-то образом передаются чувства живущих на ней людей. Вы сами порождаете вечный круговорот ненависти и насилия.

– Говорил я вам, что она шпионка! – взревел Пасан-Иол. – Она хочет одурачить нас, усыпить нашу бдительность.

Издали послышались глухие раскатистые удары и лязг стали о сталь. Солнце померкло.

– Осадные башни достигли стены, – сказал король. – Мне нужно идти, но я подумаю над твоими словами, и мы сегодня же поговорим с тобой снова. Тем временем кто-то из слуг покажет вам дворцовый музей. Там много диковин, в том числе и Венец, цель вашего путешествия.

Сигурни и Баллистар поклонились, Железнорукий ограничился легким кивком.

– Ваш друг не слишком почтителен. Разве он не знает, что королям подобает воздавать честь?

– Знает, ваше величество, – ответила Сигурни, – но он сам король и не привык кланяться.

– Монарху неприлично так одеваться, – усмехнулся король, кивнув на тесную красную рубаху Железнорукого. – А тебе бы нужно перевязать рану, если ты, конечно, не хочешь оживить весь мой сад. Ты слишком глубоко порезал ее, Пасан. Пошли за лекарем, и пусть о наших гостях позаботятся.

– Отец…

– Сделай, что я сказал. У меня нет времени с тобой препираться. – И король удалился в сопровождении четырех солдат.

– Его ты сумела одурачить, но меня – нет, – злобно глядя на Сигурни, заявил Пасан. – Вы враги, а врагов следует уничтожать. Посмотри: твои розы уже вянут, – с торжеством заключил он.

– Да, – грустно согласилась она. – Каждая смерть там, на стене, способствует этому. Каждый кусок мертвечины, съеденный вами. Каждое злое слово.

Руку ей перевязали, но кровь еще слегка сочилась из раны. Трое путешественников сидели в главной музейной зале. Вдоль стен здесь стояли изваяния, в нишах висели картины, а посередине, на золотом столбе, хранилась в хрустальном футляре корона Альвена. Она мерцала при свете ламп, и Железнорукий не отрывал от нее восхищенного взора.

– Будь у меня эта корона, не случилось бы междоусобной войны. Мы с Эларин и с тобой, Сигурни, жили бы в мире и радости.

– Судьба и так не обделила меня. Гвалчмай был чудесным отцом, и жилось мне привольно.

– Все равно, я хотел бы, чтобы все у нас вышло иначе.

– О прошлом грустить бесполезно, ведь его не воротишь. Что ты будешь делать, когда мы придем назад? Откроешься и возглавишь войско? Ты пригоден для этого куда больше, чем я.

– Вряд ли. Новая королева – ты, так пусть и будет. Я буду твоим советником, ну и подраться тоже не откажусь.

– Еще неизвестно, вернемся мы назад или нет, – вставил Баллистар. – Что, если ты ошиблась насчет этой войны, и солнце больше не покажется?

– Нет, не ошиблась. Я почувствовала это с той самой минуты, как лук мой зазеленел. Эта земля страдает. Все здесь противоречит природе. Вместе с войной, я убеждена, кончатся и стихийные бедствия.

– Думаю, ты права, но войну можно прекратить только с согласия обеих сторон, – заметил Железнорукий. – После столь долгой вражды договориться непросто. Что мы будем делать, дочка, если они так и не помирятся и король не отдаст Венец?

– Уйдем без него и сразимся с иноземцами без Паллидов.

– Есть хочется, – вздохнул Баллистар. – Раздобыть бы какой-нибудь котелок – овес ведь у нас еще есть?

– Попроси у них, – кивнула Сигурни на часовых у двери. Но в просьбе им отказали, и они стали осматривать многочисленные здешние диковины.

Ближе к вечеру слуги подлили масла в лампы и зажгли новые. Высокие закругленные окна задернули бархатными шторами.

В конце концов вернулся король, облаченный в доспехи и еще более усталый, чем утром.

– Осадные башни разрушены, но дорогой ценой. Я запросил перемирия и через час встречусь с их королем за стенами города. Вы тоже пойдете со мной.

– Хорошо, государь, – ответила Сигурни.

У главных ворот города зажгли на шестах больше пятидесяти фонарей, расставили два ряда стульев лицом друг к другу. Света в непроглядной ночи хватало всего на пару шагов.