Хардинг придет в бешенство и взорвется. Абель покачает головой – Хэл почти воочию видела в его глазах грусть. Эзра? Тут она не знала. Пожалуй, он единственный воспримет новость хладнокровно, может быть, даже со смехом. Но потом Хэл вспомнила едва сдерживаемую ярость и скорбь, когда Эзра говорил об исчезновении сестры… И засомневалась.

Однако что бы там ни было, как бы они ни разозлились, Хардинг, по крайней мере, испытает облегчение. Хэл оставалась без наследства и… что? Деньги, вероятно, вернутся туда, где им полагалось быть, как если бы на свете не существовало никакого завещания миссис Вестуэй.

Еще хорошо, что Митци уехала. При мысли об исповеди в присутствии Митци, которая была к ней так добра… Хэл не была уверена, что у нее вообще хватило бы духу.

Но теперь все знала Лиззи, и это служило некоторым облегчением, так что пути назад нет, проявить малодушие Хэл теперь не удастся ни при каком раскладе. Ей придется через это пройти, принести извинения, и… и что дальше? Наверно, отправиться к мистеру Тресвику и объясниться с ним.

Но вслед за этими мыслями пришли другие, от которых спокойнее не стало. Ее история ничего не изменила в простом непоколебимом факте: Мод пропала, и, похоже, никто не знал, что с ней приключилось.

После февраля девяносто пятого года она исчезла с горизонта своей матери, братьев, троюродной сестры и просто испарилась. Она это сделала по доброй воле? Или надо искать более мрачную правду?

Хэл шла по мокрой дороге и думала о Мод, об умненьком ребенке, о котором Лиззи и мистер Тресвик вспоминали весело, но одновременно с почтением. О девушке из маминого дневника, которая сражалась с миссис Вестуэй и хранила мамины тайны. О том, какой она хотела стать, – свободной, образованной, независимой. Удалось ли ей это? Может, Мод помогла кузине вырваться из Трепассена, а затем исчезла сама – с намерением устроить свою жизнь где-нибудь в другом месте? Вполне возможно. Но абсолютно невозможно – и так странно, – что за все эти годы мама ни разу не упомянула о ней. Как бы Мэгги ни стремилась оставить позади все несчастья, постигшие ее в Трепассене, казалось невероятно бесчеловечным, чтобы она вычеркнула из памяти женщину, которая так много сделала, чтобы помочь ей.

Только еще одна мысль вселяла бо́льшую тревогу – что Мод, Маргариды Вестуэй, нет в живых.

Добравшись до больших железных ворот, Хэл вся промокла и дрожала. Она была глубоко благодарна Абелю за то, что он дал ей свою куртку, но капюшон был слишком велик и все время спадал. Как она ни стягивала тесемки, ветер пробивался и дождь стекал по шее, так что намокла футболка. С милю она старалась держать его одной рукой, но хоть и пыталась прикрывать пальцы манжетами пальто, руки все равно заледенели и посинели, и в конце концов она оставила в покое капюшон и засунула руки глубоко в карманы.

Когда Хэл толкнула ворота, петли заскрипели, низкий загробный звук прорезал шепот дождя, и она содрогнулась – не только от холода. От долгого, низкого стона по спине побежали мурашки. Как будто поместье умирало в страшных корчах.

Под ногами расползался мокрый снег, малюсенькие льдинки кололи щеки, слезились глаза, и, несмотря на снедавшую ее тревогу, Хэл обрадовалась, когда добралась до крыши над портиком, где не было ветра и она могла отряхнуться. Зайдя в прихожую, она сняла куртку Абеля, и на кафельном полу тут же образовалась лужа. В пальцы с болью вернулась чувствительность, кровь, кусаясь, снова побежала по жилам. Из гостиной доносились мужские голоса, и, сделав глубокий вдох, Хэл повесила пальто на крючок, пересекла прихожую и подошла к полуоткрытой двери.

– Хэл? – обернулся Абель, когда она робко зашла в гостиную. – Черт возьми, у вас вид, как у утопшей крысы. Почему вы не позвонили?

– Я с удовольствием прошлась.

Хэл придвинулась поближе к огню, пытаясь не показать, что у нее стучат зубы. И она даже не врала. Конечно, прогулка доставила ей не самое большое удовольствие, но она не хотела, чтобы за ней кто-то приезжал. Ей нужно было время, чтобы разобраться в своих мыслях, продумать, что сказать.

В другом конце комнаты Эзра, растянувшись на диване, что-то вбивал в телефон, но, когда мимо проходила Хэл, поднял глаза и хохотнул.

– Никогда еще не имел счастья наблюдать такой степени замызганности. Боюсь, вы пропустили обед, но если вам нужно согреться, пожалуй, мы рискнем совершить налет на берлогу миссис Уоррен, чтобы раздобыть вам чашку чая. Если хотите принять ванну, вода в бойлере должна быть горячей.

– Охотно, – ответила Хэл, обрадовавшись отсрочке. Одной частью своего существа она хотела поскорей с этим разделаться, но другая, более трусливая, цеплялась за любую соломинку, чтобы отложить катастрофу, которая, конечно же, грянет. – А где Хардинг?

– У себя, наверно. Полагаю, прилег соснуть. А почему вы спрашиваете?

– О… просто так.

Ванная находилась на втором этаже – в доме была всего одна. Огромная ванна с зеленовато-ржавыми подтеками покоилась на когтистых львиных лапах, в углу белела раковина, а цепочка, когда Хэл потянула ее, лязгнула и заскрежетала, напоминая железный стон ворот.

Но когда она повернула латунный кран, из него сильной струей побежала действительно горячая вода. Наконец Хэл погрузилась в обжигающую ванну, и ее немного отпустило напряжение, которого она, оказывается, и не замечала.

Дядя Хардинг, дело в том, что я не та, за кого вы меня принимаете.

Нет. Нелепая театральность. Но как сказать? Как это сформулировать?

Дело в том, что, вернувшись домой, я кое-что обнаружила…

А потом история про дневник, как будто до нее только сейчас дошло.

Только это неправда.

Так как же?

Хардинг, Эзра, Абель – я хотела вас обмануть.

Может быть, слова придут, когда она увидит перед собой братьев Вестуэй. Закрыв глаза, Хэл опустилась так глубоко под воду, что слышала только собственный пульс и капанье воды из крана, вытеснившие все мысли.

– Хэрриет? – Хардинг высунул голову из приоткрытой двери одной из комнат.

Она подскочила и обернулась, затянув потуже полотенце. Увидев ее, мокрую, порозовевшую после ванны, с голыми плечами, дядя испугался не меньше племянницы.

– О, дорогая, простите.

– Я приняла ванну, – без всякой на то необходимости объяснила Хэл. Она почувствовала, как выскользнул кончик полотенца, и подхватила его, держа мокрую одежду перед собой. – И иду наверх одеться.

– Конечно, конечно. – Хардинг замахал рукой, давая понять, чтобы она шла дальше, но когда Хэл сделала шаг к лестнице, заговорил снова, вынудив ее развернуться. Она задрожала на внезапном сквозняке. – О, Хэрриет, простите еще раз, я только хотел сказать, пока мы вдвоем. Не хочу вас задерживать, но я хотел… Ну, в общем, ваше предложение заключить договор об изменении условий весьма щедрое, мы с Абелем и Эзрой обсудили его, и – мне грустно говорить – Эзра несколько заупрямился. Понимаете, он душеприказчик и в таковом своем качестве обязан принимать любые подобные предложения, но он твердо убежден, что необходимо исполнить пожелания нашей матери, сколь угодно капризные и пагубные. Должен признаться, мне такая позиция представляется из ряда вон, особенно если учесть, что при жизни матери он никогда не выказывал ни малейшего интереса к ее желаниям, но… короче, сейчас вот так. В любом случае мы обсудим это завтра с мистером Тресвиком.