Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так зачем же вы остановили меня? — спросил он, пристально рассматривая ее.
Не зная, как объяснить свой поступок, она ответила:
— Меня завтра здесь уже не будет.
— Да, «железная» логика, — еле заметно улыбнувшись, произнес он.
— Давайте двигаться, а то я не могу стоять на месте, рифмы не дают.
И она зашагала рядом с ним, едва успевая и не попадая в его шаг.
— Прошел он холод и тепло, — в ритме шага произнес старик, видимо, завершая начатое ранее. — Вы поправились. Вылечились, и Апо больше вас не тревожит. Вас тревожит, я бы сказал волнует, другой человек. Он здесь был недавно с вами.
— Да, да, вы правы, — чуточку запыхавшись от быстрой ходьбы, ответила она. — Вы читаете мысли?
— Да, я умею, то есть умел когда-то, — ответил он.
— Старость — что это такое? Может, мудрость и не стоит? Эту старость беспокоить, — подбирая под шаг слова, он на несколько секунд остановился и, повернувшись к ней лицом, резко заявил:
— Бегите от иллюзий. Живите сейчас. Сейчас хорошо. Нет браслетов. Нет задержаний. Нет подверганий. Осталось только одно перевоспитание. Ведь вы были в «ЗП», — и он зашагал дальше.
— Может, это просто глупость? Или это просто тупость? Или музыка затихла? Не играет. Очень тихо, — старик снова рифмовал.
В перерыве между рифмами он продолжил свою речь:
— Обращайте внимание на то, что рядом. Зачем искать что-то далекое, эфемерное? Может, там и нет ничего. Может, там пустота. Я вот уже давно пустота.
Они пошли уже на третий круг. Старик упорно рифмовал, как будто спешил завершить свою поэму:
— Он подумал так и грустью. Все наполнилось и пусто. Только где-то незаметно. Еле слышно, не приметно. Звук протиснулся сквозь годы…
Она стала отставать.
— Я не успеваю следить за вашими мыслями.
— Да, я очень ритмично хожу. Прощайте, — и он продолжил: — И вселенские народы. Гармониста услыхали. Он играл не флейте долго…
Она остановилась и, глядя на удаляющегося старика, повторила вслух его слова:
— Бегите от иллюзий.
В последнюю ночь ее, видимо, от волнения одолели беспокойные сны. Она часто просыпалась, пытаясь понять, к чему и почему снится такое.
Засыпала снова — приходили новые сны, стирая старые, и только последний сон под утро запомнился удивительным поворотом ранее виденного:
«Она лежала на теплом песке, на берегу реки. Светило нежаркое солнце. Справа от нее метрах в десяти сидел и смотрел на тихое течение воды Сан Саныч. Она пыталась крикнуть ему, но слова никак не получались. Она открывала и закрывала рот, но звуки не возникали. Она махала ему рукой, то есть хотела махнуть, но тяжелые кисти рук не удавалось оторвать от песка. Она повернула голову влево — вдали в серой куртке стоял и улыбался ее Апо. Он что-то тихо говорил ей, делал знаки рукой, чтобы она подошла поближе. Она хотела встать, но ноги остались неподвижны, как будто прилипли к твердому песку, который почему-то скорее походил на застывший цемент. Она повернулась в сторону Сан Саныча и обнаружила множество незнакомых женщин. Сан Саныча среди них не было. Она заплакала и закрыла глаза. Кто-то теплой рукой погладил ее лоб».
— Дорогуша, разоспались вы нынче. Впрочем, это хорошо, великолепно. Все, все, будем, дорогуша, собираться домой. Домой, домой. Перед уходом зайдите ко мне, — и доктор, оставив медсестру в палате, удалился.
— Дорогуша, — он весьма вкрадчиво и тихо обратился к ней, когда она поудобнее разместилась в кресле напротив массивного стола, — вы практически здоровы, но ваша психика может вас подвести. Я обязан дать вам несколько советов, уж поверьте мне, старому психиатру, мои советы помогут вам избавиться в дальнейшем от всяческих таких неприятностей.
Она кивнула головой в знак того, что готова внимательно выслушать все рекомендации своего доктора.
— Во-первых, скажите, дорогуша, что вам сказал наш странник? Что-то ведь он вам сказал важное.
Она ответила:
— Из всего, что он мне говорил, мне запомнилось: «Бегите от иллюзий».
— Да, хорошие, правильные слова, а я добавлю — вы еще довольно молоды и выглядите сейчас даже, я бы сказал, привлекательно — вам нужен любимый человек, мужчина. Вам нужны дети. Почему вы, дорогуша, живете без детей?
Она немного смутилась и после паузы ответила:
— Сначала не хотел он. Он считал, что это будет мешать работе. А потом и я как-то перестала обращать на это внимание.
— Это неправильно. Это вредно для такого склада ума, как ваш, для вашего менталитета. У вас есть, — тут он поправился, — у вас были родители. Вы просто обязаны тоже быть родителем. Запомните это.
— Во вторых, — вам вреден созерцательный покой. Вы должны быть в делах, занятиях, заботах. Это ваша стихия. Помните? — «… жизнь свою мы ей дадим, никого не пощадим». Это, я полагаю, ваша молодость. Допускаю, что было кое-что чересчур, но энергия и порыв были.
— Да, — не сразу согласилась она, думая о чем-то своем.
— Собственно, вот и все, что я хотел вам сказать, — он встал из-за стола, обозначая, что их беседа закончена.
В первые недели пребывания в своей квартире Венера Петровна переставила практически всю мебель, и только громадные стеллажи, на которых Аполлон Иванович хранил свои книги, массу коробочек и баночек с редкими экземплярами засушенных насекомых, пришлось оставить на месте. Протирая скопившуюся пыль на полках, Венера Петровна нашла небольшую вещь среди привычных — черный кожаный мешочек, который уж никак не мог служить убежищем для какой-нибудь редкой таракашки. Любопытство распирало ее, ей очень хотелось развязать мешочек и заглянуть внутрь, но запрет Аполлона Ивановича еще пока действовал.
В институте вовсю шла модернизация. Правительство настойчиво и целеустремленно улучшало все, что попадалось ему под руку. Наука как объект, не очень понятный и какой-то сложный, подвергалась прогрессу в целях упрощения в первую очередь. Кампанию по ликвидации неустранимых нарушений развернули широко и неумолимо. Все директора научных учреждений обязывались перейти на машинную систему управления, так как появились крайне автоматизированные системы искусственного интеллекта — СИИ. В среде научного народа их прозвали «сишками». Через неделю ввода в действие «сишок» в институте воцарился мертвый, то есть железный порядок. Хождение по коридорам разрешалось только при наличии надлежаще оформленного пропуска, который заносился в личный медальон трудящегося, но не позже чем через неделю после личного обращения в центр управления, а проще говоря к «сишке». Особо смекалистые сотрудники пытались пользоваться чужими медальонами, но бдительная «сишка» этот непорядок обнаружила и прилепила медальоны биоклеем каждому сотруднику в удобном для контроля месте. С этого момента сидящий на своем личном стуле контролировался в постоянном режиме. Единственным неудобством оставался вход и