Она внимательно вглядывалась в его лицо, и он видел заботу и сосредоточенность в ее напряженном взгляде, в маленькой морщинке между бровями.

– Я слушаю.

Джеффу понадобилось еще немного времени, чтобы собраться с мыслями и силами.

– Тебя удивляет, почему мне так тяжело видеть Саймона.

Она не ответила, но он заметил, как дрогнули ее ресницы – достаточное подтверждение.

– То, что он вспоминал о нашем детстве, действительно правда. Мы были очень дружны. Саймон был мой чемпион, герой, образец для подражания. – Теперь начиналось самое тяжелое. Он сделал глубокий вдох, как новичок на вышке перед первым прыжком в воду, и продолжил: – Наш отец был жестоким человеком. Он избивал мать. Избивал нас, если мы пытались помешать. Иногда нам удавалось остановить его, если он напивался. Хотя ему не всегда нужен был алкоголь, чтобы… – Рикмен непроизвольно коснулся шрама, рассекавшего бровь. – В то время мы с Саймоном были одни в целом мире. Он на семь лет старше меня, и потому я смотрел на него как на взрослого. Хоть он и не был таким уж взрослым, но не позволял себе дурачиться. Думаю, он чувствовал, что должен заботиться обо мне, младшем братишке. Самое лучшее в моем детстве связано с Саймоном.

Он замолчал, и Грейс спросила:

– Что же случилось?

– Он ушел, когда ему исполнилось семнадцать. Однажды летним утром я проснулся, а он был уже одет. – Джефф помнил запах свежести, как шторы в спальне шевелились от теплого ветра, Саймона с наброшенной на одно плечо шинелью. Помнил, как испугался. – У него была сумка с вещами и билет до Лондона. Вот так вдруг Саймон ушел из моей жизни. Мне было десять лет. Я не знал, что делать.

Грейс ждала продолжения.

– У отца появился еще один повод, чтобы издеваться надо мной – уход Саймона: «С чего бы это он ушел, раз ты такой хороший?» – Рикмен вздохнул, помолчал. – После ухода Саймона отец стал просто зверем: он мог разбудить меня среди ночи и стащить вниз, чтобы я видел, как он «учит» мою мать.

Грейс почувствовала, что дрожит, представив эту картину: десятилетний мальчик в пижаме с расширенными от ужаса глазами, бровь рассекает свежий багровый рубец. «А когда появились другие шрамы? – подумала она. – Позже, когда он пытался защитить свою мать?»

– А потом я стал слишком большим для его забав, к тому времени выпивка сделала его ленивым и обрюзгшим. Несколько раз я сбивал его с ног, и после этого он перестал бить маму, ушел и оставил нас в покое. – Он поднял с пола стакан и с яростью посмотрел на золотистую жидкость.

– Почему же ты ничего мне не рассказывал, Джефф? – спросила Грейс, беря его руку. – Думал, не пойму?

– Нет. Знаю, что поняла бы. Но когда для этого было подходящее время? Когда мы впервые встретились? Когда я переехал сюда? Тут нечем гордиться, Грейс. Я стараюсь об этом даже не вспоминать. На службе приходится скрывать свою личную жизнь, и со временем скрытность становится привычкой.

Рикмен так долго старался забыть эту часть своей жизни, что сейчас ему было трудно вспомнить, как он тогда думал, что чувствовал. Но Грейс он обязан рассказать, поэтому он продолжил, стараясь понять сам и объяснить ей:

– Первое время я фантазировал, что Саймон в шикарном костюме приедет домой за рулем сверкающей машины и заберет нас с мамой… Потом кое-что случилось… – Он надолго замолчал, затем мягко освободился от ее руки и откинулся в кресле.

– Джефф, ты не обязан… – начала Грейс.

– Мне необходимо это рассказать, все сразу, до конца, – сказал он, боясь, что она его остановит.

Она кивнула.

– Зимой восемьдесят девятого случилось резкое похолодание. Школьная бойлерная вышла из строя, и нас рано распустили по домам. Я сразу пошел домой, как делал это всегда, потому что знал: когда я рядом, мама чувствует себя в безопасности.

Был такой ледяной холод, что он не чувствовал пальцев рук, спрятанных в карманы школьной куртки. Он нащупал ключ, думая о том, что у них сегодня на обед. В четырнадцать лет он был постоянно голоден, поэтому сначала он всегда заходил на кухню.

Радио было включено на полную громкость, хотя мать всегда просила, чтобы он сделал потише, потому что не все соседи разделяют его музыкальные пристрастия и потому что сама она ненавидела поп-музыку. Та ее нервировала. Она не слушала ничего, кроме классики.

Он нерешительно окликнул мать. Расслышал что-то странное – слабые вскрики, шепот. Он побежал, бросился на кухонную дверь. Закрыта. Там творилось что-то неладное. Всхлип, приглушенный голос матери, потом голос отца, требующий, чтобы она заткнулась.

– Я всем телом ударил в дверь, так что разбил стекло и расщепил раму. Обнаружил его… их… – Он запнулся. Голос стал едва слышен. – Она застегивала юбку, пытаясь меня успокоить, бормоча: «Не лезь, Джефф. Это не имеет значения». – Грейс судорожно вздохнула, и Рикмен поднял на нее глаза. – Он копался, натягивая штаны. Ухмыльнулся мне, будто говоря: «Ну что ты будешь делать?» Я увидел след от пощечины у нее на лице, ее блузку, порванную в клочья, и она еще говорила мне «не имеет значения»!

– И что ты сделал? – чуть слышно спросила Грейс.

– Я вышвырнул его. – Глаза Рикмена вспыхнули незнакомой жестокостью. – Я гнал его пинками до конца улицы. Он отползал в сторону, пытался натянуть штаны, ободрал об асфальт колени и все время рыдал и умолял пощадить. Я сказал, если еще хоть раз увижу его – убью.

Какое-то время оба молчали.

– Думаю, он оставил ее в покое. Больше не было синяков, ну, ты понимаешь. Она сама не смогла бы ему противиться, потому что была слишком запугана и слаба.

Грейс склонилась над ним и поцеловала в лоб. Когда он поднял глаза, она увидела смущение и гнев на его лице.

– Я был четырнадцатилетним пацаном, Грейс, но я вышиб его задницу из нашего дома. Саймону было семнадцать, когда он ушел. Почему он никогда не прекословил папочке?

– Ты сам сказал, что отец сдал с годами. Видимо, раньше он был крепче и сильнее.

– Саймон бросил нас на произвол судьбы, Грейс. Меня и маму. Мне было десять. Я не мог… отец был слишком силен. Но Саймон-то мог бы…

– Не каждый способен на мужественный поступок, Джефф, – тихо сказала Грейс.

– Но почему же он не вернулся? Почему не помогал нам, когда она заболела? Почему не приехал на похороны?

Грейс несколько мгновений смотрела на него:

– Думаю, ты сам знаешь почему.

Он допил виски одним глотком. Конечно же, он знал. Саймону помешало то самое чувство, которое заставляло его, Джеффа, скрывать от Грейс свое детство. Брату было стыдно.

– А где сейчас отец?

– Я даже не знаю, жив он или нет. Мне плевать. – Рикмен издал короткий безрадостный смешок. – Социальный работник спросила меня, почему я считаю нужным вмешаться в жизнь мальчика.