Мало кто знает реальное положение дел. Генерал Самойлов — знает. Знает про самолеты и про взрывы домов. Знает, кто из террористов какую пакость сейчас готовит. И кто из них самый опасный…

Самым опасным на данный момент он считал Абдуллу Магомаева, который был не самым крупным из объявивших России джихад полевым командиром, но — самым ретивым. Ему удалось добиться того, чего не удалось многим другим, — он получил политическое благословение подпольного чеченского правительства, добыл денег и провел несколько пусть и не масштабных, но все равно удачных диверсий. Он доказал, что не бросает слов на ветер!

Почему его и следовало ликвидировать.

Если не удастся взять живым…

Ему — генералу Самойлову. Потому что он лучше других знал, где того искать, изучив все его «лежки» и возможные маршруты передвижений. И еще потому, что в банду Абдуллы был внедрен его агент по кличке Ходок, который мог сообщить о его местонахождении. А дальше, как говорится, — дело техники! Дальше можно поднять в воздух «вертушки» с десантом и, свалившись бандитам, как снег на голову, — взять их тепленькими. Или, если они окажут сопротивление, — холодненькими.

Впрочем, есть и другие сценарии. Тихие. Например, можно, используя Ходока, подсыпать Абдулле в еду или питье бесцветный, без постороннего запаха и вкуса порошок, отчего тот через полчаса или сутки отдаст своему Аллаху душу.

Конечно, это противозаконно и начальством не приветствуется… Но как иначе в стране, где введен мораторий на смертную казнь, наказать преступника, на совести которого десятки жертв?

И как — не наказать?!

Вот и приходится террористам скоропостижно помирать во цвете лет от непонятных болячек в горных схронах и в тюрьмах, где они отбывают наказания. И все — все, что бы потом ни заявляли прокуроры, прекрасно понимают. Понимают, что приговор приведен в исполнение!

Так почему бы и Абдулле не воздать по совокупности всех его деяний?.. И заодно нескольким его подручным…

Среди которых, к примеру, числится бывший «наш», а теперь «их» минер-подрывник Аслан Салаев, обучающий «чехов» премудростям взрывного дела, посредством которого лишают жизни его недавних соотечественников!

С бывших своих — спрос двойной. «Чехи» хотя бы свой дом защищают, а эти… Этих в плен не берут, даже если они руки вверх задирают!..

Приговор был вынесен, оформлен в виде рапорта и отправлен на согласование начальству. Приговор — полевому командиру Абдулле Магомаеву и, прицепом, одному из его ближайших помощников!..

Который на самом деле не был его помощником, не был предателем и не был Асланом Салаевым. А был Тромбоном — внедренным в банду Абдуллы агентом. Который желал того же, что генерал Самойлов, — желал ликвидировать Абдуллу, испрашивая на это разрешение у своего начальства!

Два агента, работающие в двух конкурирующих «фирмах» — ФСБ и ГРУ, стучали один на другого и приговаривали друг друга к смерти!

Две не ведающие, что творят, руки выкручивали и выламывали друг другу пальцы, думая, что ломают врага…

Сашке Мохову все объяснили очень популярно. Объяснили, что здесь тебе не Россия, что здесь все по-другому. Это где-нибудь в центральной полосе, в Пензе или Тамбове, четырнадцатилетние соплюшки, тяготясь своим девичеством, вешаются на шеи первым встречным парням, стремясь поскорее стать взрослыми. На Кавказе все иначе — на Кавказе честь имеет цену. И если ты ее потерял, то рассчитывать ни на что уже не можешь…

— Гляди, вон твоя краля… — говорили Сашке бойцы, сально улыбаясь. — Спортил девку — женись! Все равно ее теперь никто не возьмет!..

И ржали, довольные собой и своей дурацкой шуткой.

По склону, быстро семеня ногами, спускалась девушка, на плече которой стоял кувшин. Наверное, она никому ничего не сказала, раз продолжала ходить за водой, но теперь она ходила не так, как раньше, ходила иначе — прикрывая лицо платком, очень быстро, почти бегом, не задерживаясь на реке ни единого лишнего мгновения.

Сашке было неудобно, что все так случилось, что он виновен в том, что чеченка теперь не выйдет замуж. Он хотел встретиться с ней и объяснить, что он ничего не хотел, что все получилось случайно. И поэтому он искал встречи с ней… Но, возможно, он обманывал сам себя, желая просто увидеть ее. И не только увидеть. Он часто вспоминал ее горячее, упругое тело, которое он гладил руками, и вспоминал лицо и то немногое, что смог увидеть, когда с нее срывали одежду бойцы. Потому что потом ничего этого не видел.

Это была первая его женщина, и он хотел встретиться с ней еще раз.

Он подкараулил ее возле кустов, перехватил и быстро-быстро заговорил:

— Я не такой… Я не хотел…

Ему было трудно говорить ласково, потому что, обсуждая женщин, солдаты говорили о них пренебрежительно, грубо и по большей части матом. И Сашка говорил так же, чтобы казаться сильным и опытным в этих делах мужиком.

— Ну ты чего, обиделась — да?..

Девушка отвернулась от него, закутала лицо и побежала вверх по склону.

Сашка догнал ее, схватил за руку и развернул.

— Я, честное слово, не хотел! — горячо зашептал он, притягивая ее к себе и заглядывая в глаза.

Девушка упиралась, но он был настойчив, и она поддалась, потому что терять ей было уже нечего. Это был ее первый мужчина, который, по чеченским понятиям, должен был стать единственным.

Сашка прижал Фариду к себе. Он уже не чувствовал себя виноватым и не хотел виниться, он хотел другого… Он бормотал что-то глупое — какие-то извинения и обещания — и тянул, тащил ее с тропинки в лес. Возможно, их видели солдаты, не исключено, что мог заметить кто-нибудь из местных жителей, но сейчас ему было все равно.

— Ну что ты, что ты, пошли…

Он увлек ее за собой, свалил на землю и навалился на нее сверху…

Потом он лежал, чувствуя себя совершеннейшим мерзавцем. Хотел извиниться, чего-то объяснить, а вместо этого…

Он чувствовал себя мерзавцем еще и потому, что чеченка, согнувшись и подтянув к подбородку колени, тихо и беззвучно плакала. Ее плечи и все ее тело часто вздрагивали.

«Надо бы ее успокоить», — думал Сашка.

Черт, он ведь даже имени ее не знает! Неудобно как…

— Как тебя зовут? — спросил он, чтобы остановить ее всхлипывания.

— Фарида, — покорно ответила она.

— Ты это, ты не плачь.

Вот тебе и все успокоение.

Он поднялся на ноги, стесняясь своего вида, быстро натянул спущенные на колени штаны, оправился, но не ушел — стоял, переминаясь с ноги на ногу. Все стоял и стоял. А она все плакала и плакала.

— Мне это, идти надо, — наконец тихо сказал он. — Меня взводный искать будет. Я пойду, да?..

Повернулся и быстро, не оглядываясь, пошел…